Дорога со стоянки. Что может быть привычнее?

Две тени тихонько сидят на корточках на бетонной стене, за которой смутно белеют сарматным кирпичем капитальные гаражи. Слабый ветерок доносит до меня запах пива. Увидев меня, они аккуратно ставят бутылки на цемент, синхронно и почти бесшумно спрыгивают на асфальт.

Эй ... – я с трудом разбираю слова. Перед лицом маячат две прыщавые рязанские рожи. Ломающими голосами, с закосом под блатной говорок они что-то солидно вопрошают насчет курева или денег, или спрашивают, как пройти в библиотеку, или – что длинее, катет или гипотенуза? – в любом случае, я едва понимаю смысл. Даже и не пытаюсь понять. Что-то мычу в ответ.

Поскольку я пьян, боли совсем нет. Одна из прыжавых рож дает мне точно в челюсть, и я, раскинув руки, бесконечно долго, словно в омут, послушно падаю в пропахшую собачьей мочой траву. В которую кто-то заботливо накидал пластиковых бутылок, пустых пакетов из под чипсов, окурков, картонных кока-кольных стаканов и прочего пластико-бумажного дерьма. Спонтанно вспоминаю, что в годы моего детства мусор был большей частью стеклянный и жестяной – так просто падать в него было бы опасно. Я слышу, как современный мусор с уютным сухим шелестом мнется под моей спиной. Как больно. Будет завтра моей челюсти.

Лежу неподвижно. Отвлеченно прикидываю, как эффектнее сказать жене, чтобы пошла нахуй из моего дома и из моей жизни. И, одновременно с этим, прекрасно понимаю, что никогда этого не скажу. Попутно чувствую, как липкие от пива тороптивые пальцы шарят по моим карманам. Скорее инстинктивно, скорее против воли (вроде как я и не причем), из-за ремня на лодыжке тонкой серебристой рыбкой вылетает узкий нож. Мой фаворит этой недели, новый артефакт, остро отточенная краса и гордость.

Как печально. Они могли бы стать космонавтами. Или, если бы постарались, знаменитыми конструкторами каких-нибудь суперсекретных ракетоносителей или орбитальных зондов. Или, в крайнем случае, знатными стахановцами-забойщиками. Конечно, все дешевый стеб, даже в этом состоянии я прекрасно понимаю, что никем бы они не стали. Но ритуал требует. И я, глотая почти искренние слезы, истово предаюсь самобичеванию, что лишил отчизну выпестованных ею двух юных жизней.

Одно я знаю точно. Завтра они станут еще одной головной болью какого-нибудь местного опера. Или следака (чем они отличаются, я до сих пор не понимаю). Но меня это уже не касается.

Ребятки хрипят все тише. Я тихонько пою им колыбельную, на мотив спокойной ночи малыши. Наконец, они засыпают.

Оттряхиваю налипший мусор. Проверяю, что ничего не выпало из карманов. Иду дальше вниз по темной аллейке. Она едва освещена редкими фонарями. Густо разросшиеся за лето ветви не пропускают желтый электрический свет, тяжело нависают и задевают за голову. Каждый день, утром и вечером, эти ветки дергают меня за волосы, и каждый день я привычно нагибаюсь. Доколе? Опять бесшумно вылетает нож, и нагло-толстые ветви, со вкусным щелканием, одна за одной плавно парят под ноги, на невидимый асфальт. Я был бы богом, если бы все проблемы в жизни можно было бы решить именно так.

Навстречу движется силует совсем юной пары. Равняются со мной. Проходят мимо. Идут выше. Я успеваю заметить крутые бедра и вызывающе упругие груди девушки. Такие высокие груди скорее всего являются обманом, я знаю это, бюстгалтеры творят чудеса, но почему-то верю в худшее. Я чувствую запах ее оптимистично дешевой косметики, запах столь же агрессивно дешевого дезодоранта ее парня, значительно более сильный и сумрачный запах его пота, и, безумно сильный, древний запах молодой бессмысленной похоти обоих. Мне становится невыносимо грустно и почти дурно от сладкой тоски. Словно мимо прошел роскошный прогулочный катер, а я остался за бортом на рассохшемся забытом причале. Как древний и чопорный, никому не нужный вампир в рассыпавшемся от старости тисовом гробу. Возникает шальная мысль догнать и убаюкать обоих. Или хотя бы парня. А потом договориться с девушкой. Но проблема в том, что я не знаю их языка, и не смогу с ней договориться. Поэтому я иду дальше. Душевная боль и эрекция понемногу стихают.

Мой дом, моя спасительная проклятая гавань, уже близно. Навстречу бредет, меланхолично позвякивая бутылками, последний прохожий – припозднившийся бомж, неопределенного пола и возраста. Его успокаивающе гнилостный запах я учуял уже давно. Марать благородный клинок о полумертвую плоть – недостойное занятие. Да и повода нет. Поэтому иди себе мимо, божий человек.

Вот и мой дом. Вечерняя прогулка завершена. Алкоголь бесследно исчез из моей крови. Я уже безнадежно трезв. И безразлично-чистое звездное небо невыносимо сильно давит мне на плечи.

Я привычно успокаиваю себя. Не все еще потеряно. Я все еще относительно молод. Можно начать все с начала. Пока я могу испытывать хоть что-то, я все еще жив.

Я вхожу в подъезд, надеваю привычную маску и вызываю лифт.

udaff.com