В воздухе, под высоким куполом, висел и постепенно затихал мерный гул. Неторопливые VIP-гости, почетные посетители и вездесущая пресса уже разошлись. Незаметно, с профессиональной скромностью, появились уборщики в одинаковых комбинезонах и монтажники в оранжевых касках. Кое-где уже начался демонтаж блестящих хромированных конструкций, символизирующих мощь прогресса, и пластиковых этнических павильонов, намекающих на связь с историческими корнями.

Последние участники торопливо собирали вещи, чтобы успеть на автобус-шаттл до центрального терминала – сворачивали свои ноуты, пересматривали и прятали в карманы собранные за день визитки. Бережно укладывали в кейсы одинаковые синие папки, уже откопированные организаторами.

Василий застегнул сумку и обернулся. В душе разлилось тепло: Докку с сияющим видом стояла за его спиной, – Ты уже собралась, так быстро?

– Как видишь! – Докку вдруг погрустнела – Вот все и закончилось ... печально, правда? Завтра мой самолет.

– Но мы ведь еще увидимся, – он ободряюще улыбнулся, стараясь затаить тоску в глазах, – Вряд ли я когда-нибудь приеду во Вьетнам, а ты в Россию. Но в нашем с тобой случае, место встречи изменить нельзя, – он широко развел руками, – Япония! Подгадаем даты наших очередных командировок и ... кстати, а что ты делаешь сегодня вечером?

– Ни! Че! Го! – радостно отчеканила она, – И я полностью в вашем распоряжении, мой господин, – Словно на древнем дворцовом приеме, она аккуратно совершила сложный церемониальный поклон.

Дзимботё, Суйдобаси, Акихабара, Уено, Рёгоку ... опять Уено и Акихабара, – улицы и районы вечернего Токио, его многочисленные реки и мосты, станции, парки и храмы медленно проплывали мимо них. Они шагали, ничего не видя вокруг себя и не замечая усталости. Они говорили, говорили, говорили... и не могли наговориться.
– ... Откуда ты знаешь столько вьетнамских слов?!
– Дядя научил. Он был советским военным советником во Вьетнаме, во время войны.
– Да ты что! А я вот знаю о войне только по рассказам ...

Они молчали уже давно. Они просто не могли говорить – стоя на мосту Сумидагава-баси и целуясь так, что кружилась голова, а сердце было готово взорваться в груди. Под ними, по широкой черной реке, беззвучно проплывали редкие темные баржи и освещенные красными фонариками прогулочные катера. Мимо них, с тихим жужжанием, временами пролетали одинокие велосипедисты с дрожащими огоньками на переднем колесе. Или, воровато окинув их завистливым взглядом, торопливо проходил поздний прохожий. Интересно, как они смотрятся со стороны? – вдруг подумал Василий. Наверно, неплохо. Он – молодой приятный мужчина европейской внешности, в деловом костюме. Она – 17-летняя, стройная азиатская девушка, в длинном и узком, традиционном вьетнамском платье.

Наконец, он осторожно распечатал их губы и бережно взял ее лицо в свои ладони. В ее огромных восторженных глазах дрожали отблески далекой неоновый рекламы, а густые тяжелые волосы легко шевелил теплый ветер со стороны порта. Он был знаком с ней ровно три дня, но казалось, что знал ее всегда, еще до своего рождения. У него возникло невероятное чувство. Словно он вернулся в свой дом, где не был никогда в жизни. Словно он опять стал подростком, только что пережившим первый в жизни поцелуй. В этот момент ему хотелось умереть от счастья. Если бы можно было продлить это мгновение вечно! В глубине ее зрачков он увидел то же желание ... и еще кое-что – ответ «да» на свой беззвучный вопрос...

– Ты остановился в Токио Дооме? – она с восхищением смотрела снизу вверх на сияющий небоскреб.
– Да, – с напускной скромностью ответил он, – Мой номер 1150 на 11-м этаже, я пойду вперед, ты зайдешь немного погодя ...

Она недоуменно посмотрела на него.

– Не нужно, чтобы нас видели вместе, – торопливо пояснил он, – Ну, понимаешь, вечером посетителей мало, секьюрити и портье в холле внимательно присматриваются к каждому ... жлобства комендантов, как в русских общагах, тут конечно нет, – он нервно хмыкнул, вспомив лихие студенческие года, – Но все-таки это не лав-отель ...

Она мучительно покраснела, и он прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнее. И сам покраснел и смутился еще больше. Он вдруг догадался, чего ей стоило прийти сюда к нему, преступив через строгое воспитание и древнюю конфуцианскую мораль. Чтобы сгладить неловкость, нежно и ободряюще обнял ее, легко тронул губами ее припухшие от поцелуев губы. Затем развернулся и быстро пошел внутрь.

Сидя на кровати, он ждал. Адреналин бушевал в крови, напрягшийся член был готов проткнуть пупок. А если она не придет? Вдруг она в последний момент передумала, испугавшись его, этой двусмысленной ситуации, возможных последствий? Где же ты, девочка моя ... я теперь не смогу без тебя ... я не могу тебя потерять ... и я ни за что тебя не потеряю. Казалось, прошла целая вечность безумного ожидания, прежде чем за дверью раздались легкие торопливые шаги. Открылась дверь, и они молча бросились в объятия друг к другу. Чувствуя дрожь и страсть ее горячего упругого тела, затянутого в тугой шелк платья, он с трудом оторвался от нее и взял ее за руку. Торопливо увлек за собой, из тесной прихожей в зал, к широкой кровати, и ...

... комната начала падать. Словно в замедленной съемке, он тяжело рухнул на ковер, чуть не разбив висок об угол журнального столика. Гулко стукнувшись пару раз, его голова неподвижно замерла. Стройные ноги оказались прямо напротив его остановившихся глаз. Носком туфли Докку брезгливо перевернула его тело на спину. Василий смотрел в потолок неподвижным взглядом и дышал короткими болезненными толчками, похожими на всхлипы. Как рыба, выброшенная на берег. Она деловито взяла его сумку, достала из нее синюю папку. Открыла и быстро просмотрела содержимое – множество мелко исписанных листов.

– К утру придешь в себя, урод. Может быть. – ее вгляд, как и голос, были ледяными, – Синяков не останется, так что даже при желании никто ничего не сможет доказать. А это, – она показала на папку, – Я возьму с собой, на память.

– Кстати, – у самой двери она резко обернулась, – Прежде чем болтать про своего поганого дядю-советника, стоило бы вначале узнать, из какого Вьетнама я родом, из Северного или Южного. Возможно, сейчас не было бы так больно, – Докку холодно усмехнулась и вышла из номера.

Запутывая следы, Хе Докку нырнула в один переулок, затем еще в один, и еще – погони не было, да и не могло быть. Но она обязана была завершить операцию чисто и профессионально. В душе бушевала холодная яростная радость, в висках все еще набатом стучал азарт успешной охоты, душа пела от заслуженного триумфа и предвкушения награды.

Успокоившись, она перешла на шаг. Впереди показалась станция. С удивлением она обнаружила, что тяжелые двери уже закрыты. Также, как были закрыты двери у большинства магазинов вокруг. Странно. Что-то было не так. И на улице было слишком темно для этого времени суток. Она глянула на часы и опешила – с тех пор, как она вошла в номер к этому мерзкому русскому ублюдку, непонятно куда делся час времени.