ярко освященной комнаты с выкрашенными белой краской стенами и без единого намека на окна, в окружении свиты соратников и помощников, многих из которых Киров знал лично, стоял сам Иосиф Виссарионович Сталин. Рядом со Сталиным, почтительно склонив голову, находился тот самый пожилой еврей («это он – Марк Абрамович»– понял Киров), который захлороформировал его в Смольном. Все, включая Вождя, были в белых халатах. Впрочем, Иосиф Виссарионович лишь набросил халат поверх своего кителя.
«А, товарыщ, Киров, даргой, как сибя чувствуешь? Ми с таварыщами решили, что тибэ неабхадыма атдахнуть. Как гаварытся, на лоне природы, на водах. На Урал паедэш. Жить там будэш. Ми и место тибе приготовили харошее… В Калхоз имени Кирова поедеш, звучит, а?» - заговорил Сталин, обращаясь непосредственно к Кирову и лукаво улыбаясь. В палате и до этого было тихо, теперь же голос вождя звучал в полной тишине, которая бывает только в помещениях, находящихся глубоко под землей. Поняв, что Сталин в добром расположении духа, Сергей Миронович хотел поблагодарить Вождя, возразить, что чувствует себя отлично и готов продолжить работу на благо Родины… Но вместо собственного голоса из его глотки вырвалось какое - то мерзкое бульканье и шипение. Причем звук исходил не только изо рта, но и из невесть откуда взявшихся продольных разрезов на шее, которые Киров неожиданно почувствовал под повязками. Вместе со звуками из Сергея Мироновича вышел, как ему показалось, весь воздух. Он начал судорожно открывать рот, но в легкие воздух не поступал. Киров забился и снова потерял сознание.
Сталин вопросительно посмотрел на профессора Гельштейна. «Жить будет?» «Э… да, конечно, товарищ Сталин!» быстро и горячо ответил побледневший от взгляда Вождя Марк Абрамович. «Конечно, будет. Но только в воде, только в воде, как вы и просили. Все по книжке, по какой вы сказали, товарищ Сталин. На суше – не более пяти минут. А пока он еще не привык пользоваться своими новыми эээ… жабрами».


4
Уже в полной темноте Серега, Миха и дядя Валера подошли к пруду. Пруд этот, надо сказать, пользовался недоброй славой среди местных. Поговаривали, что именно здесь, у пруда этого, вырытого для разведения карпа еще до войны, пропадали люди. Однако Михин дядя относился к этим слухам весьма скептически. «ПиздИли все, коммуняки ебанные» - втолковывал пацанам пьяненький Валерий Ильич. «А зачем, бля, пиздели? А чтоб народ не ходил, рыбу не вылавливал. Хорошо Степаныч, мужик что надо. Если, нахуй, подход к нему знать, договориться завсегда можно…»
В этот момент в пруду что-то громко плеснуло. У самого берега. «Во плещет – то. Круная… - произнес Серега. Но в этот момент луна вышла из-за облака и осветила пруд и полоску травы на берегу, сочной и мокрой от росы. Они увидели, что это была не рыба. То что они увидели, вообще не имело ни названия, ни определения. Навстречу ночным рыбакам из воды на двух конечностях выходило существо, размерами с крупного мужчину. На этом сходство с человеком заканчивалось. Оно имело четыре конечности, которые заканчивались чем-то вроде плавников с когтями на конце. Кожа была абсолютно голой, покрытой какой то слизью и бесцветной, как брюшко плотвицы. Голова практически не имела шеи, зато по ее бокам шли горизонтальные глубокие разрезы, края которых шевелились. Глаза, пустые и круглые были покрыты какой-то пленкой. Чудовище открыло пасть и издало мерзкий звук, похожий на шипение парового котла. После чего с неестественной быстротой преодолело несколько шагов, отделявших его от поддатых рыбаков и бросилось на стоявшего ближе всех к берегу дядю Валеру. В свете луны сверкнули когти, брызнула кровь. Миха почувствовал, как по ноге в штанине теплой струйкой побежала моча. Он дико заорал и побежал к воротам в ограде. Он не добежал до ворот каких – нибудь пяти метров.

Эпилог
Матвей Степанович вернулся домой только заполночь, что случалось с ним крайне редко. Не глядя на жену и не разуваясь он тяжело протопал на кухню, достал из-за пазухи бутылку водки с этикеткой «Русская», налил полный стакан, и выпил. Зашедшая следом за ним в дом Екатерина Петровна помялась и тихо, тщательно подбирая слова., произнесла:
«Ну, что, Матвей, ты это…подкормил… Сергей Мироныча то?» Степаныч поднял на супругу глаза и твердо произнес. «Подкормил, мать. Подкормил».
С тех пор, как по приказу Сталина, прочитавшего книгу Беляева Человек-Амфибия, Сергей Миронович Киров был превращен руками гениального кремлевского хирурга Марка Абрамовича Гельштейна в нечто среднее между homo sapiens и рыбой, семья Матвея Степановича ухаживала за бывшим партийным функционером. Он был помещен в искусственный пруд, здесь, вдалеке от больших городов. Питался он рыбой и свежим мясом, которое раз в год ему исправно поставляли сначала дед, потом отец, а затем и сам Матвей Степанович. Благо, браконьеров в селе Шумовском хватало.
__
…Несколько минут спустя трапеза была завершена. Дышать становилось все труднее, и бывший первый секретарь Ленинградского обкома партии, с туго набитым животом, довольно урча, погрузился в воду, стихию, ставшую для него за последние 70 лет родной.

udaff.com