В кабинет поцарапались.

— Да-да.

Дверь в кабинет распахнулась. На пороге стояла загорелая женщина лет двадцати пяти в белой косынке с выбившимися наружу локонами. Влажная юбка подчеркивала её бедра, а арбузные груди так и просились наружу из-под вышитой рубашки. В руках она держала грубо сделанную стиральную доску и пару полотенец. Вошедшая была по виду своему крестьянка, и еще она была боса.

Антон Павлович поднял голову от бумаги и, перестав грызть кончик пера, туманно уставился на гостью. В его глазах цвели сады, лаяли охотничьи борзые и прожигались стотысячные состояния; глаголы, местоимения, запятые и предлоги мелкими бесятами бежали по стеклам пенснэ. Перо роняло синие капли на почти пустой лист, начинавшийся словами: «Здравствуйте, дорогой дедушка Константин Макарыч…».

Женщина кивнула ему.

— Я энто… Живу тут по соседству… У Сундуковых кухаркой я… и... энта… звать Манею, ага… — Вошедшая огляделась, цапнула глазами каждую деталь в комнате, выждала еще несколько секунд, дабы удостовериться, что выгонять её не собираются, и вдруг, расправив плечи, тоскливо заголосила:

— Лихо у меня! Вот тута на речку пошла… через сад, как все ходют. А лапти-то оставила на крыльце у вас. Думала, постоят, чего им. Ан их нету.

— Понятно… — Чертики вдохновения наконец пропали из глаз Антона Павловича, он с сожалением положил перо и посмотрел на Маню поверх пенснэ. — То есть ничего не понятно. Я-то при чем?

— Дак как при чем! — торопливо затараторила Маня, переступая босыми ногами, с которых на паркет осыпалась земля. — Усадьба ведь ваша? Стало быть, кто-то из ваших и взял.

— М-м-м-м… Милая Маня, это невозможно. Я сегодня специально хотел остаться один, отпустил даже прислугу. Никто взять ваши лапти не мог.

— Точно не могли?

— Уж поверьте.

— Значица, это вы сами сделали… — она задумчиво повертела головой… — Ага, понимаю, как не понять. Ну, что ж, коль приглянулись… Только учтите, барин, мне без лаптей никак нельзя, мине в хату не пустят с грязными ножищами…

Она рывком приподняла подол и продемонстрировала Антону Павловичу угольно-черную пятку, а также кое-что еще, о чем ему было стыдно даже думать.

— Довольно!… — поперхнулся он и всплеснул руками, чувствуя, как краска заливает лицо от макушки до воротника. — Это было вовсе необязательно, я бы и так поверил…

Кухарка Маня подошла ближе:

— Ну вот, видите… Куды мине без обувки? Верните вещь, барин…

«Ковер испачкает, собака» — подумал Антон Павлович тоскливо, — «и откуда она взялась?»

А вслух сказал:

— Что еще за…

Его вдруг осенила страшная догадка:

— Позвольте, Маня!.. Вы что — думаете, это я взял ваши лапти???..

— А кто ж! Вы ж сами говорите, больше никого тута не было!

Кровь повторно бросилась ему в лицо. Антон Павлович бесцельно переставил на столе несколько предметов, бросил взгляд в окно и тихо поинтересовался:

— А вы не подумали — для чего они мне могли понадобиться?

— Да вот и мне чудно: чай, не бедный человек, в кустюме ходят, а лапти умыкнул. Конечно, сироту каждый обидеть норовит… Что вам до моих страданий? Новые лапти таперича только на Ивана справлю… а это еще семь дён… — её лицо неприятно исказилось. — А вам-то всё равно, вам-то это поди плюнуть и растереть! Вот вам как!

Антон Павлович растерялся:

— Но, право же, мне ваши лапти без всякой надобности! Я сам-то в туфлях хожу, вот гляньте! — Он высунул из-под стола ногу. — И, в конце концов, я не просто так сижу, вы мешаете мне работать!

Антон Павлович встопорщил усы и нервно огладил бородку. Рука его потянулась к ящику с сигарами, потом передумала и принялась нервически барабанить пальцами по столешнице.

На Маню италийские туфли на толстой белой войлочной подошве, видимо, впечатления не произвели. Да и сама комната с ружьями, саблями, тигровой и медвежьей шкурами на стене, по всей видимости, не внушила ей доверия. Рассмотрев каждую деталь, девушка затем подозрительно покосилась на вторую стену, где в аккуратных рамочках висели обложки книг.

— А вы кто?

Антон Павлович с трудом сдержался, чтобы немедля не выгнать её вон.

«Эта кухарка меня в могилу сведет», подумал он сердито.

— Что значит «кто»? Антон Павлович меня зовут!

— Да нет… Вы на кого училися? Кто по прохвессии?

— Я... кхм… Ну, врач… Но почему, собственно… я обязан…

Маня подошла ближе и с любопытством уставилась на лежащий перед ним листок бумаги.

— А енто чего? Можно потрогать?

— Чего-чего! Письмо деду! — Он начал выходить из себя. — Дед у меня на деревне живёт! Далеко!

— А вы и сам немолодой. Деду вашему уже наверно лет 100, ага… — Крестьянка тряхнула грудью и округлила рот, отчего её лицо резко поглупело, потеряв всю свою молодую привлекательность.

— Да, да… Всё, теперь я прошу меня оставить… — Он вновь взял перо и макнул в чернила, показывая, что разговор окончен.

Маня тупо глядела на него:

— Антон, энто… Э-э-э... — Она попыталась вспомнить отчество и, очевидно, не смогла, — Так не вы, что ли, лапти взяли?…

— Голуба, я уже объяснил! Нет, не я!

— А чем докажете, что не вы?

У Антона Павловича встали дыбом волосы.

— Да разве это нужно доказывать??

— Ищо ба!

— Но, поймите, я интеллигентный человек, врач! Писатель, в конце концов! Это не в моих правилах!

— Не скажите… — Она уперла руки в бока. — Счас любой со шляпой — уже быдто и интилихент… Один, вон, прославился в Тульской губернии об том месяце — тоже в шляпе, и стёкла на носу носил. Так он что творил: детишек малых леденцами потчевал, в потом в кустах с ими… И-и-и, как и сказать-то… Сволочь такая, подлец…

— Ну?.. И?.. — спросил тихо пораженный до глубины души Антон Павлович, ломая перо в кулаке.

Маня в запале хватила стиральной доской об раскрытую дверь. Та загудела.

— А что?! Убили урода, на вилы мужики подняли! А вы говорите — шляпа!

— О господи! Мария, мне не нужны ваши лапти… — устало промямлил Антон Павлович.

— А вот докажи! Нервный такой! Знать, совесть нечиста…

— Да ну вас… — Антон Павлович откинулся в кресле и, сунув в рот сигару, демонстративно закурил.

— Всё равно не уйду, пока лапти не получу… — Непрошенная гостья сплюнула и, махнув кулаком, вышла. Из кабинета было слышно, как по доскам коридора, а потом по крыльцу стучат ее босые ступни.

Сломанное перо полетело в урну. Запасные обнаружились в ящике стола.

«А третьего дня была мне выволочка…» — удовлетворенно написал Антон Павлович и глубоко затянулся.

«Нервы пошаливают, — подумал он, — надо быть спокойней. Это же прислуга…»

Достав из ящика стола бутыль спирта с автографом Менделеева на ярлыке, купленную по случаю на аукционе в Петербурге, он плеснул себе оттуда в мензурку и, проглотив, смачно выдохнул.

— Ну вот и нормально… — пробормотал он, пряча спирт. — Теперь можно писать.

Антон Павлович сунул кончик пера в рот и глубоко задумался, чувствуя, как неприятный эпизод начинает испаряться из памяти.

— Там, энто, дождик идёт… Не мочиться жа мне сызнова, я уж тут как-нибудь, у вас…

Маня стояла