— то уже веселые. И мы тоже не раз просили попробовать, но он не давал и ругался по-всякому, а когда ему надоело, переебал Мишку по голове сковородкой, и Мишка три недели валялся в травматологии, а к дяде Баяну потом приходили менты, но он дал им денег, и они отстали.

И тетя Ржавая и тетя Присоска пошли за Щекой, почесывая локтевые сгибы и перекидываясь прибаутками.

А банку с самогоном оставили. И свой резиновый шланг тоже.

Мы как коршуны накинулись на самогон и прикончили его в два счета, а потом еще нашли в коробочке от карт интересные марки с портретом Ленина и, смеясь, полизали их и наклеили на стенки бытовки. Там такой интересный вкус был у этих марок, что мы их лизали не раз и не два и почти весь клей слизали, так что даже они потом клеиться не хотели, но Аленка помогла соплями, и всё сразу наклеилось! А нам сразу стало как-то неописуемо хорошо, как даже от самогона никогда не бывало, и мы подошли и стали смотреть на тот кусочек дома, где малярши под стеной только что писали и какали.

Было очень здорово: ровно и коричнево, а там где нассано — с небольшой краснотой. Это наверно из-за того, что тетю Ржавую вчера поймали менты, когда она какала под памятником Ленина, и отбили ей дубинками почки.

Мишка втыкал-втыкал, потом такой говорит:

— Интересно, а если я посцу на стену, у меня так же красиво получитца?

Аленка говорит:

— Спорим, не получитца!

Тогда я говорю:

— А вот хуй тебе! Спорим, получитца! Мишку вчера тоже папаша отпиздил, так что будет красиво.

— Пиздишь, — говорит Аленка.

— Да ни хуя! Спорим на три палки, что не пизжу!

А я и правда не пиздел. У Мишкиного предка вчера был день рожденья, а Мишка нашел среди подарков «виагру» и схавал всю пачку. Ну хули взять с долбоёба. Пока гости жрали, он еще как-то сдерживался, а когда толпа вышла на перекур, залез на праздничный стол и надрочил в салат. Мишкин папа впоследствии всё это съел и чуть не сдох от изжоги.

Тут Мишка говорит:

— Не надо спорить, больно, блять, даже вспоминать... Сейчас я попробую сцыкнуть.

И он вывалил писюн и попробовал поссать на стену, но получилось совсем хуевато, потому что у него после «виагры» до сих пор неслабо стояло, и сцать было очень нелегко.

— Я понял, — говорит, — надо через шланг, кабутто мы красим. Держи, Дениска, шланг, а я посцу.

И он надел на письку шланг и давай напрягацца и надувать щеки! Раза два-три надул, и вдруг из шланга побежали сцаки!

Они шипели, как змея, потому что на конце у шланга была нахлобучка с дырочками, как у лейки. Только дырки были совсем маленькие, и сцаки шли, как одеколон в парикмахерской, разбрызгиваясь во все стороны.

Мишка обрадовался и весь такой как закричит:

— Крась скорей! Скорей крась что-нибудь!

Я сразу взял и направил шланг на чистую стенку. Сцака стала брызгаться, и там сейчас же получилось мутно-желтое пятно, похожее на жопу.

— Ура, блять! — завижжала Аленка. — Заебись! Пошло-поехало! — и подставила ногу под сцаки.

Я сразу покрасил ей сцаками ногу от колена до пальцев.

Тут же, прямо у нас на глазах, нога стала мокрая-мокрая, и моча полилась на землю.

Мишка кричит:

— Здорово получается! Подставляй вторую, скорей! Меня, блять, прорвало!

И Аленка живенько подставила вторую ногу, а я моментально облил сцаками ее сверху донизу два раза. Тогда Мишка говорит:

— Люди добрые, как красиво! И пахнет заебись! Ноги теперь совсем как у бомжихи с вокзала, которую мы с Дениской ебли на неделе! Обсцыкай же ее скорей!

— Всю? Всю обсцыкать? С головы до пят? — у меня даже дух захватило. Я такое только в порнухе видел.

Тут Аленка схватила себя обеими руками за сиськи и прямо завизжала от восторга:

— Давайте, люди добрые! Обоссывайте с головы до пят! Я буду настоящая бомжиха.

Тогда Мишка выпучил глаза как жаба и стал ссать во всю ивановскую, а я стал Аленку поливать сцаками. Она даже рот раскрыла и стала ловить сцаку, кабутто это дождик.

Я замечательно ее обоссал: и спину, и ноги, и руки, и плечи, и живот, и трусняки, всё равно они у нее всегда наполовину жолтые.

И стала она вся мокрая и вонючая, только волосы белые торчат как пакля.

Я спрашиваю:

— Мишка, как думаешь, а на голову ей сцать?

Мишка отвечает:

— Ну конечно! Сцы скорей! Ну, то есть, я буду сцать, а ты шланг направляй! Быстрей давай!

И Аленка торопит:

— Давай-давай! И на волосы давай! И на лицо! — и стала прямо пить сцаку, кабутто у нее от самогона сушняк уже начался. Мы с Мишкой смеемся, а она прыгает как дура на одной ножке и руками размазывает мочу по телу, типо это шампунь такой. А потом ваще сняла трусы и натянула их на голову. Понесло девку...

Я быстро закончил ее обливать сцаками и говорю:

— Иди, Аленка, на солнце пообсохни! Мишке передохнуть надо. Золотой душ — это тебе не в гамне копаться… Эх, что бы еще «покрасить»?

А Мишка:

— Вон видишь, наше белье сушится? Скорей давай туда! У меня мочи еще весь дом обоссать хватит, я с утра пива так нахуячился... Папаша в знак примирения решил выставиться...

Ну, с этим-то делом мы быстро справились! Как два пальца, простите за каламбур... Три полотенца, пять простыней, дюжину штанов, чей-то парчовый насисьник от Версаче и Мишкину рубашку я за какую-нибудь минуту так отделал, что любо-дорого смотреть было! А Мишка прямо вошел в азарт, сцыт, как заводной. И только покрикивает:

— Фонтаном давай! Скорей давай! Вон и дверь новая на парадном, давай давай, быстрее, слово «ХУЙ» на ней напишем!

И я перешел на дверь. Сверху вниз! Снизу вверх! Сверху вниз, наискосок! Осталось только перекладину над буквой «Й» высцать.

И тут дверь вдруг раскрылась, и из нее вышел наш управдом Алексей Акимыч в выходном белом костюме.

Он прямо ахуел. И я тоже. Мы оба остолбенели как заколдованные или кабутто нас током ебнуло в печенку.

Главное, я его поливаю и с испугу не могу даже догадаться отвести в сторону шланг, а только размахиваю сверху вниз, снизу вверх. И сцака течет у него по очкам и по бороде, звонко отскакивает от плешивого лба, брыжжет неподецки и обильно льётся за пазуху.

А у управдома глаза расширились, бутто ему в подворотне по тыкве кирпичом ни с хуя пизданули, и ему в эту тыкву не приходит отойти хоть на шаг вправо или влево, или хотя бы дверью прикрыться как щитом... Идиот, короче…

В считанные минуты он умылся ссаками так, что никакому уринотерапевту даже в пьяном бреду не приснится. Ебануца просто! Горячая моча лились с управдома струями и собиралась на крыльце в огромную такую мутную лужу, воняющую аммиаком. Я типо хотел сделать шаг назад, поскользнулся и ёбнулся на жопу, прямо в сцаки, но шланг из рук не выпустил. Он к ним будто прикипел.

А Мишка сцыт, аж глаза закрыл от удовольствия, руки в боки, и знай себе пиздит свое:

— Пиши давай, быстрей давай! Еще «ПИЗДА» на крыльце выведи!

И Аленка сбоку вытанцовывает с трусами на голове, полностью убранная в хлам:

— Я бамжиха! Я бамжиха! Ебите меня трое!

И тут еще дядя Баян выскочил во двор весь взъерошенный, со жгутом каким-то на руке, трясется и орет: