как его научила Люся, только в руке он крепко жжимал сардельку, которую не додумался оставить в лосинах, и с этой сарделькой в руках хотел было запеть, но тут у него вырвалась очередная отрыжка и он опоздал, и, пока сглатывал, наступила уже моя очередь, так выходило по музыке. Но я не стал петь, раз Мишка опоздал.

С какой это блять стати!

Мишка тогда опустил руку с сарделькою на место, кабутто он ейо просто так поднял, и стал хватать ртом воздух — ему всё утро не хватало воздуха и репа у него то желтела, то делалась черная, а он всё сглатывал и отрешенно повторял под нос: «Дуся, я ж тебе сука трактор в пизду засуну, блять старая, мандавоха йобаная». А Борис Сергеевич нахмурился, вытащил руку из кармана, понюхал ейо и спрятал опять в карман, а свободной граблей громко и раздельно начал снова.

Он ударил, как и следовало, по клавишам три раза, а на четвертый Мишка опять откинул левую руку и наконец завыл как осёл:



Папа у Васи силен в наебалове,

Блядь приведёт и при Васе ебёт.



Я сразу подхватил и, сжав в лосинах сардельку как микрофон, прокричал:



Где это видано, где это слыхано, —

Папа ебётца, а Вася сосёт?!



Все, кто был в зале, рассмеялись, и у меня от этого стало легче на душе, но потом перехватило дыхание, потому что я увидел, что Мишка едва сдерживается чтобы не наблевать, а по сценарию он должен был сейчас сосать мою сардельку. И я понял, что, учитывая Мишкино состояние, если ему даже только дать её понюхать, то он щас тут все заблюёт, и решил спасать ситуацыю: сам упал на колени и принялся срывать с него лосины. Поскольку это было не по сценарию, то Мишка страшно перепугался и стал отбрыкиваца и даже ебошить меня ногами по ебалу. С большим трудом я пробил ему головой пресс, и когда он замер как статуя с выпученными глазами, добавил кулаком по яйцам, и, вывалив наружу его сардельку, сделал несколько громких сосательных движений. Получилось очень реалистично: кабутто Мишка в роли Васиного папы ловит кайф, а Вася сасёт — в рамках постановки, конечно. В зале началось оживление, кто-то даже сблевал от полноты чувств. А Борис Сергеевич потер обожженную сигаретой шею и поехал дальше. Он дождался, когда с Мишкиного лица сойдет смертельная бледность, и снова три раза ударил по клавишам, а на четвертый Мишка вяло выкинул левую граблю в сторону и, держась правой за яйца, ни с того ни с сего запел опять с начала каким-то тонким писклявым голосом, как у бабы:



Папа у Васи силен в наебалове,

Блядь приведет и у Васи сосёт.



Я сразу понял, что он сбился! Наверно я его сильно ухуйарил. Но раз такое дело, я решил допеть до конца, а там видно будет. Взял, бля, и допел:



Где это видано, где это слыхано, —

Вася папашу в дристало ебёт!



Тут я понял что сам сбился и забыл слова. Слава богу, в зале было тихо — все, видно, тоже поняли, что мы запутались, и подумали: «Ну что ж бля, бывает, пусть дальше пиздят, хули». Тока где-то на заднем фоне пыхтела Люся и один раз вскрикнула:

— Не, в жопу не дам, даже не проси бля. Я не такая.

— Сука, — нервно ответили голосом Песдакова, и благоговейную тишину разорвали звуки смачных ударов по ебалу.

А музыка в это время хуярила все дальше и дальше. Борис Сергеевич походу забил на нас хуй, расстегнул ширинку фрака и начал копаться там в полный рост, маслянисто поглядывая сквозь очки на напряженную жопу Мишки. А сам Мишка был какой-то зеленоватый, у него начали закатываться глаза и из носа запузырились сопли, совсем как у Люси. Он отпил воды из стакана, но ему не помогло, и голос остался пидарским. Это было так весело, что я громко засмеялся в зал, но на меня зашикали как на полудурошного, я вспомнил что по сценарию опять надо типо сосать хуй, и снова полез к Мишке в лосины сосать сардельку, а зал смеялся и аплодировал, и кто-то даже метнул гнилое яблоко и попал снова Мишке по яйцам, отчего тот взвыл как павиан и расширенными зрачками стал озираться по сторонам, кабутто забыл куда попал.

Тут Борис Сергеевич залудил соляк из «Дип-перпла», на рояле, надо сказать, это звучало четко! Но потом он съехал куда-то на Сергея Пенкина, и я слышал как Люся зайдя сзади активно пизданула его по хребтине бутылкой, так что мне на спину брызнула водка вперемешку со стеклом, после чего аккорды сразу выровнялись куда надо — на Моисеева. И когда музыка дошла до нужного места, Мишка вскинул левую руку, и скины из зала ему ответили стройным «ура», и замахали нацистстким флагом, а он завел в третий раз, всё тем же писклявым дискантом:



Вася у папы сынишка внимательный,

Снимет блядей и домой их ведёт.



Это было ужасно, просто пидарство какое-то! Мне ужасно захотелось ебануть его по затылку чем-нибудь тяжелым, я достал из лосин кастет и засветил ему в тыкву, и заорал со страшной злостью:



Где это видано, где это слыхано, —

Вася снимает, а папа ебёт!



А сам ему под дых, под дых! И по яйцам. Я тогда ещо не знал, что если много бить по яйцам, то голос как у пидара на всю жизнь будет. А сам тихонько шепчу ему всякие гадости. Типо, пидар, совсем уже напрягаться перестал! Ты что в третий раз одно и то же затягиваешь? Давай про блядей!

А Мишка, хоть и сине-зеленый уже, всё ж облизывает разбитые губы и так нахально:

— Без тебя знаю, абмудок! — И вежливо говорит Борису Сергеевичу: — Пожалуйста, Борис Сергеевич, хуярьте дальше!

Борис Сергеевич пожал плечами, погладил взглядом его жопу и заиграл, а Мишка вдруг осмелел, опять выставил свою левую руку, на этот раз уже как Ленин, и на четвертом ударе заголосил бабским фальцетом как ни в чем не бывало:



Папа у Васи пидрило старательный,

Он у любого за грош атсасёт…



Тут все в зале прямо завизжали от восторга и стали кидать в нас всякую хуйню, но не цветы, и я увидел в толпе, какое несчастное лицо и расстегнутые штаны у Андрюшки, которому перековеркали впизду всю его интеллектуальную собственность, и еще увидел, что Люся, вся красная и растрепанная, кабутто тока что дрочила себя батоном колбасы, пробивается к нам от него сквозь толпу. В довершение всего трое хулиганов из четвертого класса вытащили из-за шторы корзину, — ох, не зря она меня беспокоила, — и принялись обстреливать сцену разной фруктовой гнилью. А Мишка стоит с открытым как у рыбы ртом, кабутто сам на себя удивляется, и чешет отбитые яйца, и горлом попискивает как баба. Ну, а я от расстройства тоже все слова забыл, к тому же мне яблоком в голову зарядили, и я оглох на одно ухо, но пока суд да дело, хули делать, краснею от унижения и докрикиваю:



Это пиздец нахуй просто неслыханно, —

Вася таким же педрилой растёт!



И лезу к нему в лосины. Но Мишка в них вцепился как сумасшедший и не даёт. И тогда я дернул изо всех сил и разорвал лосины к ебеням. Схватил сардельку и сосу её громко. И тут вижу еще одну сардельку — она лежит на полу. Я поднимаю глаза на Мишку и говорю: «что это», а он булькает и изрекает:

— Я её нечаянно уронил. Еще тогда… когда в первый раз слова забыл. Хи-хи-хи…. оааааааа….

И кончает мне прямо в