ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОД КРОВАТЬЮ



Никогда я не забуду этот йобаный вечер. На дворе было холодно, словно у снеговика в жопе, ветер сифонил недецкий, прямо кромсал щоки, как газонокосилка, снег шаройобило туда-сюда со страшной быстротой. Тоскливо было и скучно, как с двухнедельного бодунища, а тут еще папа и мама вероломно ушли в театр на спектакль пидора Виктюка. Я сидел в чате и уныло пытался развести девку с соседней улицы на снятие трусов, попутно качая старческую порнуху с какого-то платного сайта. Очень хотелось долбануть косячок, но вчера папаша обнаружил мой тайник в унитазном бачке и со словами «спасибо, дедушка Мороз» демонстративно скурил всю траву в одно жало. Я уже три раза ходил после того и заглядывал в бачок в надежде, что он хотя бы балабасами возместит мою утрату, но куда там! Бачок был пуст.

В общем, буквально было некуда деть руки, даже онанизм уже остопиздел, и когда Мишка стукнул в аську и позвал меня к себе «позажыгать», я тотчас же оделся, вырубил ногой компутер и помчался в его логово. Там было светло и тепло и собралось много уёбков, с которыми я по роду занятий («распиздяйство») периодически вынужден пересекаться во всяких разных местах. Состав был обычным для подобного рода сборищ: сначала явилась неестественно улыбающаяся Аленка, за нею пришли уже бухие Костик и Андрюшка, державшиеся на ногах только потому что крепко обнимали друг друга за жопы. Мишка выставил винчик и замурзанные стаканы. Аленка достала два косяка и похвасталась, что спиздила их у старшего брата — гомосека и наркомана. Нам сразу стало понятно, отчего у неё синяк на полморды и правый глаз не хочет открываться. Кирпичом её пиздил, не иначе.

Выпив и курнув, мы неподецки разошлись и начали играть в бутылку под раздевание, и было весело и шумно. Трава была дико злайа, и мы беспрестанно гоготали и чуть ли не уссыкались от восторга, у меня даже живот заболел, и вино назад пошло… Суть игры была в том, чтобы, закрыв глаза, пиздануть кого-то по голове пустой бутылкой, и в случае точного попадания проигравший снимал с себя одну вещь и целовал в сраку того, кто бил. При этом надо было произносить фразу:

— О мой бох, прими эту одёжу и позволь лизнуть твой неповторимый анал.

Абсолютным победителем считался тот, кому с одного удара удавалось разъебать бутылку об репу соперника. Но такое случается редко, поскольку бутылка, даже пустая, стоит денег, и разъебывать её всегда откровенно жалко. Костик и Андрюша, напившись, сосредоточили все свои усилия на взаимном обмене ударами, т.к. целовать друг друга в жопу им было по большому кайфу. Я же тем временем сидел и злобно ждал, пока Аленка снимет трусы. После первых же моих прицельных ударов её голова украсилась десятком шишек и новыми синяками, а еще через полчаса Аленка уже пускала слюну и начала обморочно закатывать глаза. Победа была так близка! Но когда на ней уже ничего кроме трусов не осталось, Аленка вдруг сказала:

— А теперь, нах, в прятки! Давайте в прятки! На измену пробивать начало, пора прятаца…

И мы стали играть в прятки. Перед тем мы пустили по кругу второй косяк, но лучше б мы этово не делали. Нас, блядь, просто размазало, уёбало по мозгам божией сиськой. Я сидел на диване и раскачивался, монотонно смеясь, вот так:

— Ыыыыыыыыыыы…

В это время остальные, тоже порванные в тряпки, стали нести такую чушь, что в комнате пожухли и покоробились обои, а у Мишки от смеха полопались капилляры в глазах. Он катался по полу, вылупившись на нас своими страшными красными фарами, а мы тоже ржали и буквально на стены лезли...

Примерно в таком состоянии мы стали играть в прятки, и это был полный пиздец, я вам скажу. Нахуй блять ебаный стос, я такого даже после самогона не исполнял... Ничтоже сумняшеся, проигравших мы договорились ебать в жопу. Ну а куда же еще? Проголосовали единогласно, даже Аленка. По накурке игра получилось весьма стёбная, потому что мы с Мишкой все время подстраивали так, чтобы водить выпадало малявкам вроде Костика или Аленки, — а сами все время прятались, ржали над ними втихаря и вообще всячески водили малышей за хуй. Нас-то никто не ебал в жопу, зато Костику за вечер пердак надрали так, что ему ходить было трудно. Но что поделаешь — это жизнь, сынок. Все наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это нас скоро заебало, потому что комнатушка была тесная как лифт, и мы все там толклись. Коммуналка, хуле… Спрятаться в этой каморке можно было только за шторой (типо как Иван Грозный в кине про Шурика-хуюрика) или в шкафу. Под травой нас этот цирк первое время прикалывал, потому что искать в таком состоянии было очень нелегко, а значит интересно, но когда мы вчетвером встали за шторой и Аленка нас искала минут пять и не могла найти, мы поняли что в этом сраном склепе живёт барабашка, который нам путает все карты. Мы испугались и решили играть в большущем коридоре квартиры.

В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли нехуевые вешалки, а на них висели пальто и шубы, в кармане которых можно было перехватить мелочовки или цыгарет. Я любил прятаца за шубой соседки и ногами влазить в её валенки. В таком виде я был неузнаваем и непобедим нахуй.

И вот, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко выкрикивать:

— Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду йебать!

Тут все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться. А Костик немножко подождал, перднул для убедительности и крикнул снова:

— Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду ебать! Нахуй блять!

И снова перданул. Это считалось как бы вторым звонком. Мишка сейчас же залез на подоконник и накрылся шторой, кабутто он спит, Аленка — за шкаф (она у нас очень худая и плоская), а мы с Андрюшкой ломанулись в коридор. Тут Андрюшка, не долго думая, полез под шубу соседки, где я все время прятался, и оказалось, блядь, что я остался без места! И я хотел дать Андрюшке ногой в хохотальник, чтобы он освободил мое место, но тут Костик крикнул третье предупреждение:

— Пора не пора, а мне похуй, братва!

И перднул грозно, аж дверь заскрипела.

И я испугался, что он меня сейчас увидит и выебет в жопу, потому что я совершенно не спрятался, и я заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный через жопу каторжник или кабутто мне поссать очень надо. И тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в нее. Хуяк! — я перевел дух. И тут я понял, что мне и правда поссать очень надо. Переволновался, хули… Я подбежал к окну, залез на табуретку и начал ссать в графин с питьевой водой, стоявший на подоконнике. Потом застегнулся, слез и огляделся.

Эта комната по размерам напоминала уже не лифт. Она больше смахивала на гроб. Очень грязный и замусоренный гроб, отродясь не знающий, что такое веник. И в этом гробу на самом видном месте, у стены, стояла кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать. Там был приятный полумрак и лежало довольно много всякой хуйни, и я стал сейчас же её трогать и рассматривать. Во-первых, под этой кроватью было очень много использованных и закаменевших