тампонов, а также присохших к полу гондонов, тоже использованных, но все они были довольно старые, а сперме в них было никак не меньше сорока лет. Шуршащим слоем лежали обертки от конфет «Ирис Кис-Кис» и похожие на давленую камбалу прокладки. А еще там стояли в ряд три дилды разных размеров, покрашенные в горошек — железная, резиновая и деревянная. Еще дальше стоял плоский деревянный чемодан, а на нем стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под жопой — очень ловко и уютно, и тылы прикрыты. Я рассматривал разные прокладки с крылышками, нюхал присохшую к полу резину и все время думал, как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут найдет и выебет в жопу. Впрочем, нихуя! Я буду защищаца.

Я протянул руку и схватил железную дилду — она была самая крепкая на вид. Пидары не пройдут! Зря я, что ли, фехтованию два года учился…

Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы видеть, как Костик войдет на цыпочках, словно бывалый пидарас, и будет меня искать, истекая слюной. Но в это время в комнату вошел никакой не Костик, а ввалилась Кобыла Петровна, старая блядь, похожая на бабу-ягу.

Она вошла, вытирая мокрые руки об ночнушку. Я сразу понял, что она пиздует из туалета, где ссала. Она ссыт как полковая лошадь, и руки никогда не моет, потому родители-крестьяне и назвали её Кобылой. Это она нам сама рассказывала под шнапсом. Ну хули, деревня…

Про неё соседи говорили, что она родом из деревни Ссакино, и еще, говорят, была када-то замужем за генералом. И он хотел с ней развестись, потому что Кобыла была очень тупая, и к тому же блядовала. Она, Кобыла, еблась со всеми подряд, даже с законченными алкашами. Он жене этих алкашей простить не мог и угрожал, что разведется и выгонит ей к ёбаной матери. А ей бы тогда пришлось уехать обратно в деревню, и она этого, ясен хуй, не хотела. А потом генерал уехал в командировку и не вернулся. И не возвращается уже 40 лет. А она переписала комнату на себя и стала москвичкой. И мужиков в эту комнату водила ещо много лет. Вот чего можно добиться, если есть пизда на плечах.

Я все время потихоньку наблюдал за нею, и возбуждался мало-помалу, и думал, что она обрадуется, когда увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати и начнёт ебать, а я переебу его дилдой и выйду из битвы победителем. А я еще для смеху возьму какую-нибудь её прокладку в зубы, она тогда наверняка обоссытся от смеха и даже, может быть, сделает мне минет. Сосед-сантехник, выпивая как-то с моим папой, особенно упирал на то, что «эта беззубая блядь сосет как пылесос», и мне не терпелось попробовать.

Я был уверен, что вот еще секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня обнаружит. Поэтому я сам все время смеялся про себя, без звука. Ну просто блять смешно было очень. Может, это трава виновата, хуй знает… Гыгыы…

У меня было просто чудесное настроение, и хуёк стоял как антенна с вертикальным взлетом. И я все время поглядывал на Кобылу Петровну, ожидая, что сейчас она стянет ночнушку, и я искрометно подрочу на её восхитительное старое вымя и седые заросли под обвислым пузом. А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни с сего плотно захлопнула ее. А потом, гляжу, повернула ключик — и готово!

Заперлась. Ото всех заперлась! Блйадь! Вместе со мной и корытом. Заперлась на два оборота, сука!

В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще. Меня высадило на дичайшую измену, начало казаться, что потолок, в смысле кровать, опускается, и щас меня раздавит как кусок говна. Я покрылся гусиной кожей, противно вспотел и едва не заорал от ужаса. Но тут я подумал, что это она заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрет дверь, и все пойдет как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив, что вот он в таком экстремальном месте меня отъебал! Поэтому я хотя и охуел, но не до конца, и все продолжал посматривать на Кобылу Петровну, что же она будет делать дальше, а сам на всякий случай подергивал пипиську. Ну типа подерживал залупу в боевой готовности.

А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я увидел ее варикозные ноги, оплетенные синюшного цвета венами. Она одну за другой скинула с себя туфли, потом на пол упала ночнушка. И она осталась прямо в одних чулках на поясе. Потом появилась толстая рука и сцапала резиновую дилду, чуть не задев при этом мой вставший хуй. Я лежал и тихо дрочил, слушая как скрипят пружины. Она развела ноги и устроилась поудобней. Потом послышался звук, будто кто-то прочищает унитаз вантузом. Старуха с треском выпустила газы, и наконец у неё чото там разлепилось, послышалось отвратительное чмоканье и чавканье, перешедшее в равномерное шуршание, бутто у неё из пизды сыпался песок. Кровать ходила ходуном, а Кобыла начала похотливо, по-старушечьи, охать. Чуть позже сверху полилась тонкая тягучая струйка зеленоватой слизи, пахнущая рыбой. Я попробовал эту дрянь на язык, и меня чуть не вывернуло. Лужица росла, Кобыла мычала и охала. Под эти беспезды отвратительные звуки я три раза подряд вздрочил, обкончав ей весь чемодан. Вытер хуй прокладкой и стал ждать. Еще через полчаса Кобыла издала какое-то бессвязное бульканье, и дилда со стуком упала на пол. Она была перемазана всё той же слизью с беловатыми сифилисными вкраплениями. Катанув её ногой на место, Кобыла встала и подошла к окну. Я думал, что ей хочетца поглядеть на звёзды, но она просто стала пить из графина, куда я нассал. Осушив графин, Кобыла подошла к двери, и у меня от радости заколотилось говно в жопе. Йобт, я ваще под травой временами таким эмоциональным становлюсь — просто пездец. Сам охуеваю.

И я был уверен, что она сейчас отопрет замок, но не тут-то было. Можете себе представить, она — хуяк! — и погасила свет. И я услышал, как опять завыли пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Кобыла Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью дрочу.

Я понял, что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке. В полной жопе, иначе говоря. И ещо вспомнилось, что мой дядя Семен год назад сдох от клаустрофобии. Его конкуренты засунули в сейф и скинули с моста. А мой одноклассник Гриша застрял в лифте на два дня, и ему пришлось жрать своё же говно, чтоб не околеть. А я вот тут лежу, и никто не знает, насколько мне хуево.

Тут я не выдержал и со злости как переебал дилдой по корыту, на котором лежала моя репа! Раздался такой блять грохот! И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня. Я так охуел, что хотел тут же сдацца, но испугался вылезать.

От испуга я перднул даже. А Кобыла Петровна надо мной, видно, проснулась от этого грохота. Она, наверное, давно спала мирным сном, где добры молодцы ебли её во все её старческие дыры, а тут пожалуйте — «хуяк-хуяк» из-под кровати! Она полежала