сжался, на всякий случай готовясь к экзекуции. Хаеристый меж тем окончательно разволновался. Уронив сигарету на пол, он стал выписывать ногами кренделя, хмуриться и качать головой с таким видом, словно у него болели зубы:

— Не знать про Кобэйна — это… Я даже не знаю, бля… Не, ну… бля… Фак вашу мать… В общем, это не круто.

Саша едва сумел скрыть внутреннее ликование.

— А что круто? — спросил он и весь обратился во внимание, готовый ловить каждое слово собеседника. Но тот вместо ответа вдруг уронил голову между ног и начал блевать под стойку. Пипиркин пугливо соскочил со своего стула, оглядываясь по сторонам, но в грохоте музыки никто, похоже, ничего не заметил. Бармен был занят тем, что спорил о чем-то с тремя галдящими волосатиками, настойчиво тыкавшими ему какой-то диск со сделанной от руки пометкой «Демо».

— Панк — вот что круто! — заявил патлач, вытирая рот ладонью. — Круто блевать, когда блюется. Круто ставить ирокез — соплями, а лучше той же блевотой. Ссать мимо унитаза. Круто — это когда косуха. Когда баба сосет, а ты валяешься бухой в говно и тебе всё пох. «Пистолеты» — это круто. «ГрОб» — тоже круто. Ты пятку хорошую долбани — сразу всё поймешь. Только гильзу не забудь вставить. А лучше вообще через мокрый... Так верней убьешься.

— То есть как, — похолодел Саша, услышав про «гильзу», — стрелять себе в пятку из пистолета, как Кобэйн — это модно? Убиваться… Всякое мокрое дело, — он даже стал заикаться, — чтоб потом в гробу лежать… это же… это же наказуемо законом…

— Ну ты тормоз! — нервно рявнул бородатый, достав из кармана короткий обсосанный окурок. — Ботан, бля, какой-то недоделанный, а не человек! Тебе с такими понятиями ни одна нормальная телка не даст! Смотри сюда! Вот это — пятка! Внутри — гильза! Пятка — убивает! Понял ты?!

Очевидно, пугливый Сашин кивок его не убедил, потому что панк достал зажигалку и нетерпеливо раскурил бычок. Потом сунул его Пипиркину. От такого вопиющего торжества антисанитарии голова у Саши совсем пошла кругом (после того, как ее пришили обратно, она вообще часто вела себя как хотела), но он переборол дурноту и сделал неловкую затяжку.

— В себя! В себя тяни! И держи! — придирчиво рычал собеседник, отмахиваясь от Сашиного кашля. Потом он смялся и куда-то исчез. Пипиркин же встал, сделал шаг… и вдруг обратил внимание, что он уже бог знает сколько времени мечется по пустой квартире, одетый в потертую кожанку отца. Вместо ремня он почему-то был подпоясан унитазной цепочкой. Часы на стене показывали 7 вечера. Саша долго думал над этим фактом, сосредоточенно глядя то на циферблат, то на клочья чьих-то волос на полу, причем процессу думанья изрядно мешали стрелки, никак не желавшие стоять на месте (особенно бесчинствовала минутная), и в итоге пришел к выводу, что, раз матери нет дома, то, наверное, она задержались на работе. Возможно, об этом ему сообщила записка на кухонном столе, где почерком матери было написано «Задержусь на работе». Хотя, надо сказать, именно к оной записке Саша отнеся с неожиданным недоверием. Испугавшись подозрительного наклона букв, как будто намекавшего на что-то нехорошее, он побежал прятаться к себе в комнату. Покрутившись там, он увидел себя в любимом зеркале и застыл с выпученными глазами.

Было от чего: на голове у Пипиркина торчал кривой ирокез, несомненно, выстриженный его же собственной рукой. Пряди волос слиплись от какой-то липкой гадости. Саша вспомнил о ножницах и луже блевотины, виденной только что в передней, и неожиданно успокоился, вспомнив, к чему всё это сотворил. Ирокез есть, кожанка имеется — значит, теперь ему любая баба даст! Даже самая крутая. Сорвав напоследок ботанские очки, Пипиркин выскочил из квартиры и помчался в клуб.

К его досаде и огорчению, панков там уже не было. Наскоро убранный и подметенный зальчик наполняли какие-то фигуры в ярких одеждах. Еще одна, обмотанная крашеными мехами, извивалась на подиуме задом к публике. Публика на демонстрацию пятой точки не обижалась, напротив, подбадривала танцора как могла. Под низкими сводами плавал табачный дым и носились четыре октавы Сергея Пенкина.

Саша поискал расплывающимся взглядом место, которое почему-то уже считал «своим», и, покачиваясь, направился прямо туда. При виде Пипиркина сразу двое скучающих парней, подозрительно легко одетых для апреля, вспорхнули и перебазировались в другой угол, освободив место рядом с нахохленной девушкой. Сидя сутулой спиной к залу, та с похоронным видом разглядывала свой остывший кофе. Саша оседлал стул, близоруко просканировал помещение и удивленно отметил, что других лиц женского пола в зале не было. А те, кого за оных можно было принять, при ближайшем рассмотрении все как один обернулись парнями. Во рту у Пипиркина пересохло, и он неосознанно придвинулся к своей соседке. Однако ужасное предчувствие, дрелью пронзившее сердце, заставило его резко замереть на месте. Саша по-птичьи повернул голову и стал внимательно оглядывать девушку в поисках первичных половых признаков.

— Шурик? — неуверенно произнесла вдруг та. — Это ты?..

Пипиркин, которому почему-то очень тяжело было поднять голову, еще минут пять сосредоточенно рассматривал ее острые коленки, после чего наконец опознал в блондинке свою бывшую одноклассницу Леночку Дерюгину. Таких кривых ног не было больше ни у кого во всем районе.

Он не видел Леночку с третьего класса и отметил, что прыщей у нее стыло еще больше. Только теперь она замазывала их тональным кремом. Несчастному Саше привиделся на измене испещренный кратерами безжизненный лунный грунт, неоднократно виденный им в домашний телескоп, и он отчего-то покрылся холодным потом. Но отступать было поздно. Да и некуда.

— Да, это я! — стараясь говорить как можно развязней, он положил ледяную, несмотря на духоту в помещении, руку на ее ладонь. — Пришел вот оттянуться не по-детски. А ты?

— Подругу жду, — пискнула Леночка, боязливо высвобождая руку. — А она это… не пришла.

Последнее было сказано столь неубедительно, что даже туповатый Саша без труда распознал парашу. «Удача сама идет ко мне в руки!» — решил он, расплывшись в счастливой улыбке, от которой треснутый череп опасливо захрустел. — «Явно передок у телки чешется. Мужика хочет снять — это и к бабке не ходи. И даже очень хорошо, что панков нет… Счас быстренько обделаю это дело! Она у меня узнает, как по клубам шляться!»

— Видишься с кем-то из наших? — начала было интересоваться одноклассница, но Саша так поморщился, что рот ее сам собой закрылся.

— Лучше и не спрашивай! Я теперь так далек от этих тщетных ботанов… Ха! Ты, это, короче, — он помял в кармане сворованную из отцовской заначки пятисотенную, — выпить хочешь? Надо, в общем, Кобэйна помянуть, свадьба у человека…

Леночка в страхе замотала головой, но Саша уже направлялся к барной стойке, где по счастью в этот момент никто не маячил своими мехами. Унылый бармен нацедил ему пива.

— А где крутые перцы, которые тут были днем? — поинтересовался Пипиркин.

— Они… обижали наших постоянных клиентов… — нехотя прогундосил тот, пряча