сердцу держаться на плаву, пока я следовал за мальчишкой к отелю. Есть краткая американская фраза, в которой разоблачение, возмездие, застенок, смерть и вечность выражаются путем удивительно отталкивающей формулы «дзис ис ит», — «вот оно!», «это оно и есть!» — Негр шмыгнул носом. — Я оставил Лолиту в довольно посредственных руках, но все равно. Буду, конечно, бороться…

Прямо перед ним на первой парте сидел фольклорный цыган в кирзовых сапогах и с серьгой в ухе. Цыган аккуратно и со знанием дела забивал травой «беломорину», слушая mp3-плеер и качая головой. Рядом рыже-кучерявый русский перелистывал свой вариант «Лолиты», то и дело поправляя негра, отчего тот дёргался и читал ещё сбивчивей. На задней парте китаянки-близняшки взахлеб листали затасканный порножурнал. Толстый эстонец что-то застенчиво жевал, спрятав голову под стол. Низкорослый хитроглазый монгол слушал негра с улыбкой на устах и сосредоточенной водил руками под столом. Сидевший рядом поляк смотрел на него с опаской.

— Я сложил свое длинное тело в телефонную будку, принял таблетку и в продолжении десяти минут воевал с исчадьями призрачного пространства. Постепенно, кхе, наладился некий квартет; сопрано: такого номера нет в Бердслее; альт: мисс Пратт уехала в Англию…

Украинец в толстых круглых очках ковырял в носу и вытирал сопли об нижнюю сторону парты. За соседней партой грузин рисовал на парте маркером огромный фаллос, похожий на мухомор. Усатая еврейка украдкой рассматривала в зеркало прыщик на груди. Негр вкрадчиво вещал, подперев кулаком щеку:

— Золотистая Лолита участвовала в игре смешанных пар. Она двигалась как прекрасный итальянский ангел — среди трех отвратительных калек фламандской школы. Один из них, ее партнер, меняясь с ней сторонами, шутовским жестом хлопнул ее по заду ракетой…

Две парты играли в карты под раздевание; раздающий карты кучерявый итальянец с прической а-ля ди Каприо в «Титанике» швырял сальные карты на стол, как дохлых котят, после каждого паса оборачиваясь, дабы запустить язык в рот пьющей пиво горбоносой француженки, а ладонь — в обширное декольте обнимавшей его сзади негритянки. У негритянки волосы были забраны в пучок и перетянуты презервативом. Никольский мысленно перекрестился: «Хоть бы не использованный…» — Он перевел взгляд дальше, — «А это ещё что?»

В углу стоял меховой чукча в шубе и унтах и с видом улыбчивого олигофрена оглядывался на класс, делая попытки развернуться. Периодически кто-то кричал ему «стоять, чурка!», и он замирал, но через несколько секунд всё начиналось сначала.

Окончательно устав продираться сквозь дебри российской словесности, негр за кафедрой сделал паузу и, убедившись, что кроме монгола его всё равно никто не слушает, перешел на рэп:



И-щут, и-щут Долоо-рес Гейз;

Ку-дри: ру-сы. Гу-бы: румя-ны,

Во-зраст: пять ты-сяч триссы-та дней,

Род йейо занятий: ним-фээт-ка экрана.

Где же ты таишь-ся, Долоо-рес Гейз?..



— Сам ты ним-fat-ка, идиот. — Обсыпанный веснушками русский принял из рук цыгана раскуренный «беломор», выпустил клуб дыма и неодобрительно поглядел на негра. — Вечно всё перековеркает.

Негр запнулся.

— Щто я переко… ве?..

— Эту… Нимфетку. — Русский постучал себя по голове. Было видно, что ему не впервой изводить чернокожих обитателей школы. — «Fat» — это не «жир», как там у вас, понял? А нимфетка — это… это, короче, чикса, только не жирная, так что не думай. Не рубишь, да? А?.. Гы-гы…

Вместо ответа негр нахмурился и уставился в книгу, дабы не втягиваться в распрю. Будто поджидая этого момента, с первой парты прилетел исполненный яда булыжник:

— Ну, значит, учи язык, обезьяна. Тут тебе не Африка — по-английски базлать…

Это была последняя капля.

— Ты каво чиорным назвал? Ат жыда слышу!! — Захлопнув книгу, негр злобно сверкнул глазами и швырнул учебник на пол. Оппонент пропустил его движение мимо ушей. Продолжая затягиваться, он сделал рукой дирижерское движение и взял с парты точно такого же Набокова, только в твёрдой обложке:

— Это всё неважно. Весь вопрос в том, Джимми, кем ты себя видишь в недалёком будущем?...

В этот момент чукча наконец поборол робость, и, посопев, спросил из своего угла:

— Господин Василий, можно в туалет…

— А ты не перебивай, чурка сраная!! — Русский лениво швырнул «Лолиту» и попал чукче точно в голову. Тот с треском рухнул на пол, вверх взметнулись ноги в унтах, светя обломках лыж.

— Так вот, — продолжил Василий, — кем же ты себя видишь? Преуспевающим сотрудником посольства, главой торгового центра, юристом, — или ты хочешь плохо учиться, стать бомжем и умереть в тюряге от передозировки наркотиков?..

Наблюдавший исподволь за течением событий грузин внезапно вскочил со своего места, разрывая рубашку на волосатой груди:

— Нэт, я знаю! Этат нэрусскый, он хочэт умэреть от прачистки мусараправода!

Он спешно принялся расстегивать джинсы:

— Йа ыму пакажу!.. падле, казлу такому…

— Вот я сейчас кому-то как покажу! — в класс ввалился потный Никольский, прижимая к животу измятую папку. За ним в дверь вдвинулся Жмуркин. Закончив телефонный разговор, он незаметно подошел сзади и пронаблюдал весь процесс, о чем директор догадался слишком поздно.

Класс рассыпался как горох. Чукча вскочил и полез обратно в угол, порножурнал моментально исчез в китайском ранце; грузин в спешке сел на место и лёг локтями на нарисованный фаллос, цыган догадался затушить окурок, а монгол — застегнуть штаны. В классе повисла тишина, только скрипнул пару раз негр, взгромождаясь обратно на кафедру. Потом всё замерло.

Никольский, звеня от унижения, вышел к доске:

— Что это такое!! Что вы себе позволяете?! Вста-ать!!

Класс с шумом расправил суставы. У итальянца из-под полы посыпались карты. Бубновый король упала прямо под ноги Никольскому.

— Позорники… На ваше образование тратятся огромные деньги, а вы… вы!.. — Директор посинел от злости, поддевая карту носком ботинка. — Вы что делаете?.. Как вы оправдываете?.. Где учитель??

Послышался дробный топот и через открытую дверь вскочил учитель русской литературы, на ходу застегивая ширинку.

— Я… извините, — его лицо вытянулось.

Жмуркин поглядел куда-то в сторону. Никольский сделал учителю страшные глаза. Класс с интересом оценивал расстановку сил, даже негр свесился с кафедры, чтобы лучше видеть. Учитель заметался. Пока один его глаз осмысливал появление начальства, второй пытливо ощупал класс: всё ли в порядке?

— Я был в туалете…

— Почему не на перемене?! — Никольский сдвинул брови.

— Ну... я же отпросился. — Учитель оглянулся на класс. — Живот болит. А вместо себя я Джима оставил, чтобы он вслух читал… Правда, дети?

Дети зловеще молчали.

— А почему Бердыев в углу стоит?

— Опоздал, да ещё в лыжах пришел…

— Ну, ясно, — Никольский махнул рукой. — Вы все свободны. Вон из класса, умники...

Перекрывая его слова, в коридоре затрещал старомодный звонок.

Учеников будто ветром сдуло — класс очистился за считанные секунды. Последним ушел чукча, грохоча обломками лыж.