Сидоровы заканчивали обедать на веранде перед домом, когда на солнце вдруг наползла серая тучища, моментально заглотав его в свой тёмно-фиолетовый зев. Ветром закрутило полотенца на верёвке, тронуло жестяной флюгер на крыше. Пыль и песок взвились облаком. Пророкотало издалека, словно пробуя ноту. Потом ближе, громче. И совсем близко — будто скатилась с неба на землю куча валунов.

Пират высунул морду из будки и глухо гавкнул.

В ответ ему блеснуло.

Раскатилось, грянуло.

Замерло на миг…

Обрушилось.

Дождь начался так стремительно, что никто не успел даже выскочить из-за стола, и потому все тут же вымокли как котята.

— Отлично… — улыбалась мать, глядя на разбушевавшееся небо и утирая лоб рукой.

— Чёрт бы побрал этот дождь… — бормотал отец, сгребая со стола скатерть вместе со всем её содержимым и завязывая её узлом наподобие мешка, — так и простудиться недолго.

Брови Сидорова были плотно сомкнуты, но на губах играла рассеянная усмешка. Было видно, что он шутит. Дождя не было уже два месяца, и вся зелень на огороде успела порядком привянуть, а это было очень плохо для семьи, поскольку дилеры могли запросто отказаться брать на продажу засохшую на корню петрушку или укроп. Эти сорта Сидоров вывел сам путём бесчисленных прививок и перекрёстных опылений, чем немало гордился. Сложные селекционные опыты заняли у него двадцать лет, но и результат обещал быть просто сказочным. Первые образцы, выращенные дома в горшке, показали, что успех не за горами, однако лето на беду выдалось очень засушливым, и проверить теорию на практике пока что не представлялось возможным… Любители наслаждений переживали в эти месяцы душевный кризис, пушеры скучали, психушки были переполнены. Что ж пришло время сдвинуть дело с мёртвой точки. Сидоров рванул концы скатерти, завязывая последний узел, и посмотрел на мглистое серое небо, чувствуя, как за шиворот ему течёт вода.

«Отлично. Отлично, чёрт побери!»

Загнав детей в дом и пропустив мимо себя мужа со скатертью, Сидорова плотно закрыла за собой дверь и опустила жалюзи. Потом вспомнила.

— А грибы…

— Точно! – бросив узел на пол, отчего внутри что—то громко задребезжало, посыпалось и разбилось с хрупким треском, Сидоров кинулся в подвал. – Татьяна, стели клеёнку! Рви гвозди, в дверь не пролезет! Ч-чёрт, не успеем ведь…

Он принялся выволакивать из подвала громоздкие ящики, из которых обильно сыпался песок. Стоя на табуретке, Татьяна огромным гвоздодёром рвала гвозди, которыми были забито панорамное окно, выходившее на веранду. Вырвав все гвозди, она толкнула стекло рукой и оно вывалилось наружу, разлетевшись вдребезги. Осколки усыпали близлежащие грядки. Отстранив жену в сторону, Сидоров уже переступал через подоконник с первым ящиком в руках…



Через 20 минут дождь закончился. Редкие его капли ещё падали с неба, но солнце уже прорвало облачный фронт и медленно, но уверенно, уничтожало остатки серости вокруг. Вода с журчанием текла по клеёнке, подложенной под поддоны с грибами, выставленными на улицу. Ободрённый накатившей свежестью псилобицин нагло лез из своих ящиков на свежий воздух, вытягивая к солнцу длинные, белые, огромные как зонтики поганки и смешиваясь с мускариновым ароматом мухоморов. Огород было просто не узнать — за те полчаса, что дождь бушевал за окнами, тысячи ростков пронзили землю и вытянулись кверху боевыми копьями неистребимой армии в зелёных латах. Укроп разросся в кусты, среди которых мог бы спрятаться и медведь, заглушив при этом помидоры и горох. Петрушка переросла двадцатилетний тополь, высившийся за оградой, и продолжала тянуться вверх. Хилые ещё утром ростки теперь превратились в упрямый частокол длинных зелёных жердей, каждая из которых была похожа на ствол винтовки, готовой отправить вас в рай с первым же выстрелом.



— В этом году серпом не обойдёмся… Бензопилой надо теперь... — радостно говорил промокший Сидоров, сидя на кухне у разбитого окна. Он принял из рук у жены чашку с горячим чаем и принялся жадно хлебать его, спеша и обжигаясь, периодически дуя на поверхность и хрустя сахаром рафинадом.

— Успеется… Ишь, какой скорый… — ежеминутно осаживала его Татьяна, хлопоча у плиты, но сама нет-нет, да и посматривала в окно на грядку с кактусами, чьи мясистые туловища, вылезшие из земли на два метра, чуть ли не лопались от переполнявшего их мескалина. Чуть поодаль кровавыми плевками встали маки; роса на них ещё не обсохла, но радостные пчелы уже вовсю сновали вокруг, шевеля летний воздух и распространяя негромкое гудение.

С улицы прибежали запыхавшиеся дети и, сипя и хватая ртом воздух, принялись хихикать над своими отражениями в чашках с чаем. Пьянящий запах свежих ростков втекал в кухню через оконную раму, отчего всем дышалось веселей и даже будто бы свободней, чем обычно.

— Вот он, дух природы… — прокомментировал Сидоров, опрокидывая себе в рот остатки чая. — Самое здоровье!

Дети согласно кивали, исподтишка поглядывая на дверь. Им не терпелось удрать «в прерии» и поиграть в индейцев.

— Телеграмма! Телеграмма! — за калиткой раздался нетерпеливый звоночек почтальона, потом и он сам показался во дворе, ведя перед собой велосипед.

— Да вы велосипед-то хоть за оградой оставьте! — засмеялся Сидоров, выходя ему навстречу в сухих, наскоро переодетых брюках. — У нас, чай, не скрадут…

— Да знаю, знаю, что не скрадут, — проговорил улыбающийся почтальон, — привычка у меня просто такая. Никому не доверяю. Городок наш 10 тысяч душ, приходится мотаться. А кем бы я был без железного коня? Разве што дворником.

— Ну, ну… — Сидоров улыбнулся и подал ему руку. — Здравствуйте.

— Здравия желаю, – почтальон ответил на рукопожатие. — С урожаем вас, Пётр Сергеич.

Он оглядел ряды петрушки и довольно рассмеялся. Потом полез в сумку и дал Сидорову кусочек туалетной бумаги со следами кала и какими-то буквами, напечатанными вкривь и вкось. Сидоров недоуменно повертел телеграмму в руках, и почтальон тут же поспешил перекреститься.

— Бумаги пошти нету… Выкручиваемся как можем.

— Ничего… — Сидоров расписался за телеграмму и хлопнул его по плечу. — Скоро ассигнациями подтираться будем.

Он быстро пробежал глазами текст.

«Кушай овощи тртч сцука тчк петрушка зе бест всклц бабушка приедет завтра зпт чемодан готов тчк армен тчк»

Сидоров спрятал бумажку в карман и с хрустом потёр руки.

— Ещё бы петрушка не зе бест… Я вас, сволочей, продукцией завалю… Вся Европа от моих кактусов плакать будет.

Он сорвал с ближайшего куста узорный листок формата А4 и сунул его почтальону под самый нос.

— Во! Во! Продукция-то, а! Силища!

— Знатные растеньица, — согласно покачал головой почтальон, хотя узрел высокую как столб петрушку ещё за сто метров до подворья Сидоровых. — Такого урожая, поди, ни у кого нету. Даже у этого… у Коробкина…

— Хаха! Друг мой, какой там ещё Коробкин! — отец самодовольно подкрутил ус. — Я на выставке в городе первое место получу ещё, вот увидишь!

— Му-гу… Оно, конечно... вполне.

Выполнив свои обязанности, почтальон