И словно кинопленка вдруг развернулась в обратную сторону, замелькав целлулоидом, цвета поползли амёбообразными пятнами, и всё окружающее аккуратно расплескалось по кадрам, словно гороховый суп из половника наполнил солдатские котелки, и глаза сонно щелкали, фиксируя смену картинки, и зубы блестели от слюны, и губы изгибались, открывая их всё больше. Сидя за малюсенькой, не больше тартинки, партой, посреди большой-большой аудитории, сбоку от кафедры, перпендикулярно доске, Кот улыбался, разглядывая листок с экзаменационными вопросами и болтая ногами под стулом. В голове стальным прессом компостировал мозги драм-н-басс, извивались какие-то черви сомнения и зубы прыгали в голове, словно dices для игры в кости. Oh, yeah, в Кости, подумал Кот. По мере того, как мелодии в плеере менялись, листок с вопросами то начинал трепетать в его руках, то вдруг менял цвет, то буквы вдруг начинали наползать друг на друга, словно дохлые букашки, скатывающиеся по наклонному стеклу, и потому листок приходилось держать ровно. В данный момент Кот развлекался, представив невидимого ди-джея громадной волосатой обезьяной, вместо вертушки для винилов вооруженной серебряным ножом. Нож опускался на него 24 раза в секунду, сноровисто и энергично кромсая изрытый извилинами кочан мозговой капусты, и скоро черепная коробка кота была заполнена мыслящей лапшой. Это было приятно. Музыка вырастала из его мозгов ветвистым деревом, и вопросы на листке вдруг снова распались на буквы, а буквы раскатились по ветвям музыкального дерева и запели каждая свою ноту.

Вот так колбаса, подумал Кот. Вот так колбаса.

Дверь скрипнула, и в аудиторию заглянул затянутый в пиджак остроглазый и узколицый Демон. Аудитория примолкла, изображая негласно регламентированную пятисекундную покорность. Демон был деканом – не хуй собачий…

«Наверняка за мной…» — Кота вдруг будто окатили холодной водой. — «Наверняка он знает». Если он кого-то и боялся, то только его — великого и ужасного представителя племени злобных грамотеев, безжалостного убийцу, у которого, должно быть, дома плётки и ремни из человеческой кожи висят, а также наручники и прочий садистский хлам. Заглушив громкость сидюшника, Кот попытался целиком залезть под парту: в данный момент это казалось ему жизненно необходимым. Но съехать со стула на пол ему помешали ноги. Вонючие ходули, попенял их Кот, вечно им места нигде не хватает. Кивнув преподу и беззвучно шевельнув губами, Демон скрылся за дверью так же быстро, как и появился. К Коту вернулось частично утраченное самообладание — он выпрямился и принял прежнюю позу. Теперь ему было даже немного совестно за своё паникерство, хотя другая, скептическая часть рассудка продолжала ему визгливо доказывать, что он чудом избежал страшной опасности. «Спокойно, — сказал он себе, — это ганджа. Просто ганджа. Ты слишком много высосал сегодня, тупица…»

Подозрительно зыркнув на свои часы, преподаватель взгромоздился на кафедру. Обернув к нему голову, Кот с неудовольствием сдвинул поролоновые пятаки наушников на затылок. Музыка перестала вытекать из ушей, и он на всякий случай заткнул их пальцами — мало ли что...

— Начнем, ребятки, — лектор щелкнул подвижным жабьим ртом и прихлопнул рукой по кафедре, на которой спереди кто-то коряво написал мелом «бесплатный писсуар». — На партах перед вами лежит только проштампованный листок и ручка, никаких конспектов или шпаргалок. Всё слышали?

Группа пришла в движение, на мгновение Кот даже потерялся в этом энтропичном гуле и поспешил надвинуть наушники обратно на стриженую голову.

«Напрасно я дунул перед экзаменом» — прорвалась сквозь обволакивающе-успокаивающую музыку грустная и мутная в своей здравости мысль. Глаза заволокло стыдом: когда дело касалось экзаменов, он ничего не мог с собой поделать — или гандж для храбрости, или «черный» — чтобы снять стресс. Но сейчас выбора особого не имелось: так или иначе, раскрывать в одиночку полученный от Факира пакет он не имел права, поэтому пришлось спрятаться от любопытных людских глаз в тёмном пустом зеве правого крыла, запереться в кабинке полузатопленного мужского туалета и, читая настенную роспись, скурить чуть ли не целый коробок шмали. Самая длинная надпись даже заставила его напряженно захихикать. «Пацаны, дайте совет — я встречался с бабой две недели, всё для неё делал, но разошлись, так и не переспали. Что мне делать??» Внизу каким-то доброхотом было нацарапано: «Не грусти. Она сука». Когда Кот выходил наружу, чавкая ногами по дерьму, то дым шел даже от его волос.

Устраиваясь поудобнее, Кот потрогал пальцами боковой карман пиджака. Внутри в целлофане неслышно хрустнул пакет с героином. Сегодня до экзаменов Кот прошвырнулся на пустырь за корпусами и вытащил его из тайника, положив кое-что взамен. Ощущая на себе по меньшей мере два дула, Кот замаскировал тайник мусором и заглянул в пакет. Коричневый, значит не разбодяженный всяким гавном. Бодяженый хорош для америкосов — эти придурки настолько озабочены своим здоровьем, что пьют мочу, не едят мяса и колют себе только вайтик… А у нас прокатит и коричневый. Вечером они с Испанцем съездят на метро к Политеху, отдадут этот пакет кому надо и получат взамен свои зеленые — а это уже кое-что. Идя обратно в корпус, Кот попытался представить, сколько может реально стоить содержимое пакета, но потом понял, что такие мысли подталкивают его к пропасти, и погромче врубил музыку.

Цок-цок. До конца экзамена осталось полтора часа. А ему ещё нужно зайти к француженке — вот он, где подводный камень сегодняшнего маршрута. Кот поёжился. Подлинная опасность текущей сессии заключалась не в гребаном никому не нужном экзамене по «охране труда», а именно в ней — низенькой женщине с лицом школьницы, кривыми зубками, приятной улыбкой, красивой грудью и толстыми бедрами. Бывая под кайфом, Кот любил рассуждать, как было бы прикольно обгрызть сало с её лампасов, чавкая и запивая апельсиновым соком. Почему-то именно обгрызть, а не обрезать. Кот любил шкварки. Ну, да сегодня ему не до сала — сегодня он заключает с училкой пакт о ненападении. Так уж вышло, что за прошедший семестр Кот ни разу не бывал на её занятиях. Для других студентов — он знал — это смерть: за неуважение к своему предмету француженка карала сурово и беспощадно, а в свете последнего ректорского постановления, согласно которому студенты-должники без разговоров вышвыривались из университета, её зачет для многих в этом семестре стал палкой в колесо, сломавшей обе ноги и шею... Но у каждого смертного есть своя ахиллесова пята, и у Виктории Васильевны она обнаружилась в лице сына-дебила с опухолью мозга, доходящего последние месяцы своей короткой жизни на сильных наркотиках. Несмотря на шаткость и рискованность их соглашения, француженка вроде бы будет довольна общением с ним. За своё и чужое здоровье Кот был готов бороться до последней капли денег, лишь бы навар был, — и теперь в заднем кармане его брюк лежал пакетик с обезболивающим — действительно хорошим обезболивающим для Тарика. Кот предпочел бы не уточнять, откуда он, этот