по открытой ране.

— Так это ты ей донес?! — захрипел он, пытаясь подняться. — Убью!..

По лицу Старика покатились слезы.

— Гад! Паскуда! Сука! Недоно… — внезапно он выпучил глаза и задергал головой. Из жабьего беззубого рта полилась пена.

— Ооооой… — выдавилось вместе с пузырями.

Зарецкий недоверчиво смотрел, как под казенной простыней рывками передвигаются конечности. Капельница тихо тренькала.

— Ооооооой…

Лицо Старика опухало, делалось всё более страшным: один глаз зажмурился, второй раскрылся до предела и вдруг словно покрылся сетью кровавых трещин. В оскаленном рту трепетал отвратительный белый язык.

— Оо… — стон вдруг замер. Язык опал.

Наступила тишина.

Выждав еще с минуту, Зарецкий встал и легонько похлопал отца по впалой небритой щеке. Старик не шевельнулся, не закрыл рот, прекращая свой беззвучный крик.

Неужели и вправду умер?

Зеркало, внезапно подумал он. Надо приложить к губам зеркало.

Но взятое с тумбочки квадратное зеркальце выскользнуло из дрожащих пальцев, брызнуло осколками.

«Плохая примета» — тревожно подумал Зарецкий, и почти сразу отмахнулся. В конце концов, это не его зеркало, а Старика.

Нога в черной туфле поспешно сгребла осколки под кровать.

«У старого стервеца случился повторный удар, — неотступно крутилось в голове. — Но вот мертв ли он? Можно ли быть в этом полностью уверенным?»

Похоже, что можно... Хотя с тем же успехом он может быть просто без сознания… Они ведь живучие, эти старики…

В любом случае, Зарецкий не привык рисковать.

Он достал из кармана хирургическую маску и пару перчаток, быстро натянул их. Резиновой рукой раскрыл пачку «Мальборо» и вытряхнул на пол единственную сигарету. Осторожно взяв её за безопасный конец, он дважды провел сухим фильтром по сереющим стариковским губам. Потом, подумав, просунул сигарету в приоткрытый рот Старика и поболтал там.

Старик не шелохнулся.

Ну вот и всё, подумал Зарецкий, кладя сигарету обратно в её картонный гробик.

Он подошел к двери, растворил её на несколько сантиметров и осторожно выглянул наружу.

Никого.

Ничего.

Тишина.

Даже не подумав закрыть мертвецу глаза, он спокойно пересек коридор и вышел на лестницу. Если он не хочет встретить внизу отцовскую охрану с пивными бутылками в руках, придется накинуть крюк по переходу через хирургический корпус. Ничего, так до стоянки даже ближе.

Он обратил внимание, что забыл снять маску, которую пятнадцать минут назад купил в аптеке на первом этаже. Сигаретная пачка предательски алела в руке.

Внутренне чертыхнувшись, Зарецкий подскочил к раскрытому лестничному окну и один за другим отправил туда все подозрительные предметы.

«Поеду к Надьке», подумал он, выходя тремя минутами позже из неприметных дверей хирургического корпуса. «Она в случае чего подтвердит, что меня тут не было».

Подтвердит, никуда не денется.



Бомж Костян сидел на остановке, обхватив с похмелья голову. Вчера пили какой-то технический спирт, украденный на местной автобазе. Череп раскалывался.

Его подергали за рукав.

— Смотри, чего я в кустах нашел!

Молодой, щербатый, похожий на пугало Бык, показал две резиновые перчатки и пачку «Мальборо». Костян протянул руку за пачкой. Бык отступил назад:

— Не дам, там всего одна.

— По рылу захотел?

Бык отдал ему пачку.

— Не ссы, покурим, — покровительственно сказал Костян, хлопнув его по плечу.

Они выкурили сигарету, поминутно сплевывая себе под ноги.

— Эх, захорошело, — заулыбался Бык, — сразу видно — не наше качество!

Костян тоже пребывал в хорошем настроении. Головная боль как по волшебству улеглась, но почти сразу же нестерпимо захотелось жрать.

Не говоря больше ни слова, Костян встал со скамьи и поплелся в парк. Магазины на проспекте, он знал, уже закрылись, а здесь еще продавалась всякая снедь с лотков.

Лоток белел на обычном месте. Крутобокая продавщица раздраженно пересчитывала мелочь.

— Дай чего, — попросил Костян

— Иди отсюда, голота, — процедила та. — На вас всех не напасешься.

Костян сглотнул, засопел, и, схватив самый жирный хот-дог, бросился прочь. Но голодные ноги подвели хозяина, он поскользнулся и растянулся на асфальте, прибитый вдобавок пудовым кулаком продавщицы.

— Тварь! — взвизгнула она, потоптав его еще ногой в шлепанце, — ворюга! Пошел отсюда!

Вытирая разбитый нос и незлобно матерясь, Костян уковылял назад к проспекту. Он и сам не знал, что на него нашло — не иначе, какое-то помрачение…

Хот-дог же был протерт салфеткой и воровато возвращен на место.

Через пять минут его купил припозднившийся студент Сережа. У Сережи случились неприятности — выгоняли из института. А любимую девушку увел лучший друг. Собственно, первое было следствием второго, но кому из преподов до этого есть дело?

Выйдя из своих дум, Сережа жадно сжевал хот-дог, отрыгнулся и вытер слезящиеся от расстройства глаза кулаком. Он стоял на обочине проспекта Карла Маркса, пролетающие мимо автомобили ворошили его светлые волосы.

«Не лучше ли кинуться на дорогу и разом со всем этим покончить?» — отстраненно подумал студент, наблюдая, как к нему приближается слепец с тросточкой. — «Кому я нужен такой?»

Подойдя, слепец сказал просительно:

— Есть тут кто? Переведите через дорогу, пожалуйста…

Глаза у него были запавшие и какие-то уменьшенные, в левой руке болталась авоська.

Вздохнув, Сережа взял старика под дряблый локоток и перевел на другой конец проспекта. Слепой ступал мелко и дробно, словно боялся обжечься. Потом, пытаясь отблагодарить, вытащил из своей торбы баранку, но Сережа наотрез отказался. Вообще-то есть ему хотелось, а остывший хот-дог, казалось, только раздразнил голод. Но у слепого он взять не мог, и потому, похлопав его по запястью и вякнув какую-то банальность, побыстрей смылся.

Слепец пожал плечами. Он некоторое время крутил баранку в руках, потом сунул её в рот и заработал челюстями. Стряхнув крошки с пиджака, двинулся дальше.

— Привет, Михалыч! — крикнули доминошники, стучащие костяшками под фонарем у подъезда. Он вежливо кивнул на звук.

Дома старик не включая света прошел на кухню, в кромешной темноте съел тарелку борща, потом прошел в детскую, прикоснулся губами ко лбу спящего внука и положил рядом с ним на подушку две баранки с сахарными розами.

— Гадость какая — умываться! — сказал утром заспанный Валерик своему отражению в зеркале, пустил воду и стал корчить рожи. Потом, демонстративно вытирая сухое лицо полотенцем, прошмыгнул на кухню.

Сестра гневно подняла голову от тарелки:

— Давай ешь быстрее, я в школу опоздаю. Вечно возишься…

— Ненавижу манку, — скривился мальчик, убегая в комнату.

— Валерка, опять ночью в холодильник лазил, — подал голос из гостиной дед. — Я ж всё слышал… Вот ты икру доешь, а к праздникам что останется?

Он покашлял, потом добавил:

— Оля тебя сегодня заберет. А мне что-то нездоровится… Видать, продуло вчера.

— Фу, не хочу с Олькой! Она меня по магазинам таскать будет!

— Поговори мне еще… — Сестра выволокла Валерика