полез бы узнавать, соответствует ли фамилии Васнецова имя Настя.

Оно, разумеется, соответствовало.

А мне просто надо было знать, как ее зовут. Знаете, как это бывает? Помните? Не помните? Ну и хрен с вами.

Двойку по географии я исправил. И вообще, разобравшись потихоньку, что к чему, стал учиться значительно лучше. Настолько значительно, что после летних каникул, когда классы зачем-то перегруппировали, слив всех отличников в одно лукошко, я оказался сидящим с ней за одной партой. И, надо сказать, место рядом с Настей забил вполне сознательно, потому что вдруг понял, что очень сильно этого хочу.

Пары соединялись путем тайного голосования: пишешь имя на бумажке, передаешь «классухе», а та потом рассаживает всех с учетом взаимных желаний. Были, помнится, и такие перлы: «с кем угодно, только не с Тюльпановой», «я и сам посижу», «только не на первую парту», да мало ли.

Я уверенно написал на листочке Настину фамилию, прекрасно сознавая, что не один такой умный. Да ладно — попытка не пытка…

Это сейчас я уже не знаю, чего хочу от жизни. Желания с годами сходят на нет. А тогда — ух, если захотелось чего-то, то хоть ты тресни, а выдай на блюдечке. И все же, когда меня с ней таки посадили, я был сильно удивлен. Удивлен — не то слово.

Не думаю, что Настя тоже выбрала меня сознательно. Скорее, просто предпочла меньшее из зол. Я с виду тихий был. Очки, опять же.

Ну да ладно. Проскочим этот момент. Тем более, что в следующие три года ничего примечательного не произошло. Я, кстати, ей специально про детский сад не стал напоминать, но меня вскоре после того опознала ее мама, когда как-то зашла в школу, а мы в это время сидели и трепались за партой. У мам, у них память та еще. «Инкогнитость» моя лопнула по швам, но это, в общем-то, ничего не изменило — ни в лучшую, ни в худшую сторону. И вообще, у нее уже тогда был мальчик. Десятиклассник из соседнего дома. Плечистый, козел.

…Легкие засаднило от дыма. Я сплюнул. Достал еще сигарету. Зажав ее в кулаке, вздохнул, положил голову на скрещенные локти. Подвальный мрак слегка успокаивал нервы. Но дышалось как-то через силу.

Отчего так горько? Отчего, скажите?

В животе заурчало, по горлу прокатилась отрыжка. Подняв голову, я сунул в рот очередную сигарету, закурил.

Вот так, дорогие зеленые чертики в моей голове. Внимательно ли вы меня слушаете? Помните ли, как я впервые проследовал за ней после школы? Это было на следующий день после того, как Настя мне приснилась. Трусы наутро были мокрыми, и я сразу все понял. Хули-то, о поллюциях и прочих веселых штучках вроде вагинизма уже досконально вычитал всё из книжек. Втайне посмеивался над Споком. Но тут как-то не до шуток стало.

И я после уроков полез в трамвай, как бы едя куда-то по делу. В другой вагон. Видел, как она сошла на перекрестке Тургенева и Дзержинского, а сам поехал дальше. Бродил где-то до самого вечера, родители были в шоке, я-то им помочь по дому обещал, забыл совсем об этом. Мама папу обвинила, что это он меня таким пофигистом вырастил. Отец тоже взвился, сказал, что она его только пилит, а сама, чем по санаториям ездить, могла бы и одежду мужикам хоть раз поштопать, над ним последний год всё КБ смеется, да и вообще… Хорошо, сказал, что его мать уже в земле, и не видит, в чем он тут ходит, а то бы повторно от горя умерла. Мама — в слезы, кричит, что у неё самой уже здоровья ни капли не осталось, от диабета скоро ослепнет совсем, а он ей всё свекровью тыкает. Повздорили в итоге до битья посуды — я аж офигел. Извинился, конечно. Но и на другой день снова пришел поздно. Злой. Выследил её из-за угла, как Штирлиц, проводил незаметно до подъезда, покрутился в тени деревьев, а когда убирался со двора, увидел, как этот хмырь из десятого «Бэ» в ворота входит — мы с ним в школе частенько сталкивались. Еле спрятаться успел, а то бы он, наверное, понял всё сразу. Он код набрал и к ней в подъезд вошел. А я как побитая собака — опять по городу на трамваях кружить. Тьфу, в общем.

Она назавтра говорит:

— Боря, что с тобой?

— Ничего, — говорю.

— А что у тебя взгляд такой пригруженный?

— Это, — говорю, — очки его искривляют. А так всё хорошо. Хочешь, очки поменяю?

— Дурной, — говорит Настя. — Не надо ничего менять. Я же просто так спросила.

Просто так или не просто так, а только мне вокруг ее дома как будто медом намазано стало. Постоянно там крутился, о последствиях даже не думал. И таки спалился однажды. В тот день забил на занятия, до обеда дома сидел, рисовал ее портрет акварелью, потом порвал его к чертям, посмотрел на часы — у нас как раз последний урок к концу подходил, и попер на Тургенева, в засаду. Целый час прождал в кустах, ее нету, ну и плюнул, пошел со двора — а тут она. И этот хмырь. За руки идут. И ссорятся на ходу.

А мне прятаться уже поздно. Ну, я и пошел, как шел. Попер прямо на них. По морде улыбка такая разливается глупая, хоть самому не смешно ни хрена. Попался, думаю.

— О, — говорю, — Настя. Какая встреча.

А она перепугалась отчего-то. Отпустила быстро его руку и говорит:

— Ой, Боря! Привет… А что, уроки кончились уже?

— Не знаю, — говорю, — я в школе не был сегодня. А ты тоже?

Она только головой помотала. Десятиклассник топчется рядом, смотрит недобро, «Опал» свой вонючий смалит.

— Ты живешь тут, что ли? — интересуюсь так невинно.

— Ну да, — Настя говорит, — как раз здесь и живу. А ты какими судьбами тут?

Я, как всегда, ляпнул первое, что в голову пришло:

— Да вот, это… Ходил узнавать насчет курсов французского, тут у вас рядом есть. Хочу язык изучать.

Вывеску про эти курсы я на углу увидел. Спасибо, пригодилось.

— Ну и как? — говорит.

— Посмотрим, — говорю. — Сказали завтра подойти.

— Классно, — говорит Настя. — Будешь мне давать «францию» списывать?

— Зачем тебе списывать, — бурчит десятиклассник. — Я и сам научу.

Она смеется, но этак натянуто:

— Леша, ты ж английский изучаешь. Кстати, познакомься — это Боря. Мы с ним за одной партой сидим.

Ну, тут меня телепать начало, нога чечетку стала выстукивать, я этому хмырю лапу нехотя пожал и смылся побыстрее. Ненавижу чечетку. Это у меня все после того же сотрясения трясучка от волнения стала случаться. Дерьмо такое... Врачи говорят, это на всю жизнь.

Домой пришел, уроки порешал, смотрю в окно. Восьмое марта на носу, хочется ей подарить что-то, а не могу. У нас система дурацкая в школе, персональные подарки нельзя — вручается только какая-то дрянь однотипная вроде дезодорантов, чтоб никого не обидеть. Да и как дарить что-то, если у нее этот хмырь уже имеется? Какое я право имею? Еще в репу настучит…

Я плюнул, восьмого в школу не пошел. Прикинулся больным. Вечером не выдержал, решил ей позвонить. Легенду придумал: я типа, работник радио, телефонный опрос провожу среди женщин, какие у них вкусы, что они читают, слушают и т.д. Полчаса не мог трубку в руки взять. Наконец позвонил. Сняла трубку ее мать. Я телефон тут же вырубил, чуть не разбил. Руки трясутся, сердце колотится. Остаток вечера по квартире прошлялся, мама