Гражданин Лекарь, имеющий определенную репутацию в криминальных кругах, он же добропорядочный бизнесмен Миша Ланский, занимающийся валютными кредитами, лежал на крахмальных, не успевших смяться простынях двухместного люкса на третьем этаже гостиницы «Ультра». В номере в этот момент было темно, медицинкий дух пролитого на ковер спирта «Роял» мешался с запахом сигарет, а в ногах Ланского возилось гибкое тело 18-летней проститутки Марины, и ее упругий, горячий язык как раз добрался до самой чувствительной точки его тела. Будто со стороны Миша наблюдал за тем, как с него слезают трусы, сползает майка и густые волосы «ночной бабочки» ложатся причудливыми завитками вокруг его пупка.

Жарко, жарко… Так. О-о-о…

Один раз Марина подняла голову, и Ланский решил, что лицо у нее вполне соответствует фигуре, — правильной формы, узкое, с прямым носом и чуть раскосыми глазами. Что-то в ней было породистое. Такую кралю, пожалуй, легче представить с сигаретой, а не с чьим-то шлангом во рту… Впрочем, кто на что учился. Так, что ли?

Дымящийся окурок прижег пальцы, и он чертыхнулся. Марина на миг замерла, но своего занятия не прекратила. До Миши доносилось едва слышное причмокивание, влажный жар вокруг члена начал кружить голову и сводить с ума, но двигаться навстречу бездонной воронке ее рта пока еще не хотелось, и Лекарь, пользуясь случаем, аккуратно затушил остатки сигареты в стоящей на тумбочке пепельнице. Пепельница была сделана в виде пучеглазой рыбы с недвусмысленно разинутым ртом. Мишу это позабавило.

— Я могу сделать тебе массаж хочешь? — проститутка призывно положила ладонь ему на живот, однако кончик ее языка по-прежнему танцевал где-то в районе Мишиных гениталий, не оставляя их ни на секунду. Как она еще умудряется при этом говорить? В другой раз он бы уделил этому феномену особое внимание, однако сейчас Мише было плевать на проститутку. Сняв брюки и улегшись, он попросту забыл о ней, как иные люди имеют свойство забывать про поставленный на плиту чайник.

Тем не менее, звук человеческой речи вывел его из задумчивости, и Мише некоторое время добросовестно пытался осмыслить услышанное. Однако вместо этого на поверхность сознания снова всплыл мудак Федор, с барственным видом цыкающий на него из окна «БМВ».

Ланского скрутило от злости.

— Ебаный рот, — прошипел он негромко, сжав кулаки.

— Что? Что-то не так? — Марина подняла голову, на ее подбородке блеснула капелька слюны. Лекарь отметил, что у девушки безукоризненно ровные и белые зубы, а губы сочные и напоминают цветом спелую малину. Хорошая новенькая, приятная… Где эти козлы ее только откопали? Улыбка, как у Анастастасии Стоцкой... И как она умудряется не кусаться при таком отвальном наборе? Зависть Лекаря в данном случае граничила с восхищением: у него самого стоял уже третий комплект керамики взамен выбитых по малолетству кривых желтых клавиш, доставшихся от отца-цинготника, поэтому завидовать было чему…

Федор упрямо не шел из головы. Лекарь вздохнул и, пересиливая себя, вновь повернул мысли в старое русло. И в самом деле, какое ему дело до чьего-то хохотальника, когда тут самого вот-вот замочат... Нервы, всё нервы. Вот и хер поэтому не встает. А ведь девка уже минут десять старается, не меньше.

— Нет, все нормально, продолжай — он закрыл глаза и постарался представить сцену жесткого харева, как в женской общаге мединститута 15 лет назад. Штурм «Центрального Пиздохранилица» имел место в новогоднюю ночь, и к утру там перетрахали всё, что еще имело способности к шевелению, даже 60-летнюю вахтершу.

Воспоминание подействовало безотказно. Миша с облечением почувствовал усиление эрекции, и член мало-помалу уперся головкой в Маринино нёбо.

Что до проблем, то их у Лекаря действительно хватало.

С Федором он познакомился на институтской практике, удачно зашив ему глубокий порез на руке и получив за это двести «зеленых». Казалось бы, мелочь, однако тот не забыл имя санитара, и в следующий раз приехал к нему прямо на дом. Тот случай был уже посерьезней. По идее, люди с огнестрельной дырой в кишках не живут. А если и живут, то совсем недолго. Однако сказать об этом охране памятливого бандита Миша не решился, лишь попросил достать крови и плазмы.

Иллюзий относительно его жизни он никаких не питал, да и оперировать практически не умел, но Федор, вопреки всем ожиданиям, выкарабкался…

Сейчас, по прошествии лет, Миша понимал, в какое говно он на самом деле вляпался. Но тогда… Тогда всё было волшебно. Дружба с Федором открыла для него совершенно другой мир. Стань Ланский врачом, жизнь его была бы стандартной, возможно даже пресной, и, понимая это, он сам порой лез из кожи, чтобы быть полезным. Бабки текли рекой, кружили голову. 80-долларовая ставка хирурга очень скоро уже стала казаться смехотворной. Ждать десять лет до появления нормальных заработков? Да ну, не смешите…

В ту пору Федор занимался перегонкой краденых машин. Очень скоро Лекарь стал ему помогать, и года два они работали на паях. Однако со временем этот путь стал делаться все более небезопасным. Поговорив с Федором откровенно, Миша отошел в сторонку, занялся собственным бизнесом и довольно хорошо поднялся, изрядно потеснив остальных деляг. Бывший же компаньон остался верен своим тачкам — по улицам уже ездили иномарки, и барыши за них отливались что ни день, то больше.

Годы шли. Мало-помалу Миша все больше втягивался в теневой бизнес, подгребая под себя город, точно бульдозер. Но никто уже не решился возразить: авторитет его в различных слоях общества рос с каждым днем, чему способствовали в равной степени как разросшиеся связи с криминалом, так и благотворительные акции, поддержка городской администрации, халявные рок-концерты для молодежи. Глядя, как активно разворовывается страна новыми хозяевами жизни, Ланский и сам стал задумываться о депутатстве. Бабок было в достатке — по сути, оставалось лишь дождаться выборов.

Федор, пребывая в душе «законником» и живя по каким-то своим понятиям, подобных вещей не одобрял, однако и не встревал. На манипуляции Лекаря он смотрел как бы сквозь пальцы, и о своей роли в его жизни напоминать не спешил. Дескать, ты в мои дела не суешься — я не суюсь в твои. И все было хорошо, пока эта грань оставалась нетронутой. Но когда Миша замахнулся на бензоколонки и в порыве жадности попытался откромсать себе точку бывшего друга, начался настоящий ад…

Федор действовал безжалостно, быстро, жестко — как будто и не связывало его с Ланским ничего кроме ненависти, как будто не была выпита вместе цистерна водки и не отодран вагон баб, — лютый друг отныне вел себя так, будто они вообще были не знакомы. С большим опозданием Ланский понял, что скрывалось за маской невмешательства в последние годы. Федор не был дураком: он прекрасно видел, как Лекарь обескровливает его, объедает, связывает руки, и копил ненависть, пока окончательно не взорвался.

Сначала был стандартный ультиматум. Обескураживала только цифра: уж столько-то денег Ланскому было не наворовать, проживи он хоть до ста лет. Но последовавший