С самого утра непогодило, но к шести часам небо сделалось вовсе серым. Досрочные сумерки пересеклись мелким частым дождем. От влаги на балконе гасли сигареты, дым противно горчил, так что пришлось терпеть еще и никотиновое голодание. Все это вкупе с отходняками после вчерашнего драпа конкретно действовало на нервы, нашептывало мысли об апокалипсисе и умирании. Я, понятное дело, в школу не ходил, вместо этого весь день шарился по интернету, ел бутерброды с малиновым вареньем и слушал группу «Zofka». Вторая банка как раз подошла к концу, а мой рейтинг на «Дамочка-ру» поднялся почти до трехсот баллов, когда раздался звонок в дверь. Судя по часам в правом нижнем углу монитора, мама приволокла крикливого надоеду — моего младшего братца — из детского сада.

Помню, как прошлепал к двери. Как положил ладонь на дверную ручку, словно на эфес шпаги, собираясь дежурно прильнуть к глазку. Как меня тряхнуло — тоже помню, но более смутно: в памяти успели запечатлеться только скрежет зубов и выпученные глаза, а дальше ощущения резко размазались. В следующий момент я уже сидел, прикрученный к офисному стулу скотчем, мышцы тела словно помертвели, по ним бегали мураши и пытались кусаться. Такое мне приходилось испытывать лишь однажды — года два назад я за каким-то хреном поперся с соседом на концерт «ГО», и там мне в толпе сунули электрошокер под ребра. Сейчас было нечто похожее. Откинутой голове было неудобно, шея затекла так, что расправлять ее пришлось со сцепленными зубами.

Первым, что я увидел, когда открыл глаза, оказались ноги в высоких ботинках, стоявшие ко мне задом, а к стеллажу с компактами — передом. Грязная лужица из-под толстых платформ уже пустила ложноножку в сторону паласа, и вот, вот, сейчас пропитается край, а ведь палас почти новый, подумалось мне. Дождь на улице усилился, теперь он бросался на окно плотными прицельными струями, словно пытался высадить стекло. Свистал ветер. Ничего себе погодка, подумал я заторможенно. Ничего себе.

А потом хозяйка ног повернулась ко мне, я посмотрел в ее глаза и сразу решил, что она сумасшедшая. Знаете, какой у них бывает взгляд: пристальный и напряженный. Как у собаки. Казалось, огромные зрачки подрагивают в омуте радужки, словно две мухи, запутавшиеся в паутине. И в такт им тоже хотелось дрожать — безотчетной мелкой рябью по поверхности гусиной кожи. Бррр. Потом, когда всё закончилось, меня самого возили в местную психушку «отдыхать», но даже там я не видел таких безумных гляделок. А встречались, надо сказать, всякие…

— Дай! — пригвоздила она меня хриплым прокуренным визгом. — Дай, ты слышишь, сука, козел!

Я дернулся и непонимающе уставился на гостью, попутно отметив, что бог не обделил ее красотой. Старше меня, на вид лет двадцать пять — то есть самый пик сочности. Короткие черные волосы, из-за правого уха на грудь спускается одинокая мокрая прядь. Коричневая помада, тени вокруг глаз. Грудь, кстати, тоже совсем ничего — размер третий, не меньше. Серьга в изогнутой брови. Плащ с капюшоном, под ним кожаные штаны и черная облегающая майка на голое тело. Прикид мрачноватый, но одновременно вызывающий смутные мысли о клубной культуре — этакий фьюжн. Некоторое недоумение вызывали только резиновые перчатки болотного цвета, брошенные на кровать. Если сейчас такая мода, то придурка-кутюрье следует расстрелять за долбоебизм.

— Слышишь, мудило? — повторила она, сбросив капюшон, и я увидел в ухе целый набор стилизованных рыболовных крючков. — Ты чего, оглох?

Язык у нее тоже был проколот. Я задался вопросом, где эта девочка еще может носить пирсинг, и у меня резко заломило в паху. Поскольку дверь я ходил открывать в спортивных штанах, то предательское вздутие мотни тут же стало достоянием гласности. Террористка недовольно покривила губы над таким проявлением своеволия, подошла и ударила меня по лицу. Ногти у нее были длинные, раскраски траурной и остроты приличной. По вспаханной щеке тут же поползли, набухая, горячие капли.

— В глаза мне смотри, — пояснила она, присаживаясь на корточки. — Когда я с тобой разговариваю.

— Ты кто такая? — поинтересовался я совершенно охреневшим голосом, промакивая плечом саднящий фэйс.

— Чертенок милый с глазками без дна.

— Чего?!

Я спохватился и прихлопнул челюсть. Да-с… Если бы я не был плотно — не вырваться! — примотан к стулу, то точно бы выпал из него. Сюрреалистическая девка внимательно следила за моей реакцией. По мере того, как я длил молчание, в серых «глазках без дна» начинала клубиться тревога и неуверенность.

— Гитаркин. Костров. Ты что, не слышал у них такой песни?

Я покивал — лишь бы она успокоилась. У любимой мною в прошлом группы «Нож для фрау Мюллер», ныне развалившейся, действительно была песня «Let\\\'s Take a Round Carousell», где «чертенку милому с глазками без дна» предлагалось «прокатиться на адской карусели». Непонятно только, при чем тут мои музыкальные вкусы к этой брутальной барышне? Похоже на чей-то розыгрыш. Да только что это еще за розыгрыши такие — с применением шокера и царапаньем морды?

Тут я понял, что руки у нее пусты, и карманы не оттопыривает ничего, что по размеру может быть похоже на электрошокер. Чем же, интересно, эта дура меня шарахнула?

— Не тормози, — она пребольно ткнула меня в голень носком ботинка. — Песню слышал?

— А-ыыы… слышал. Вон диск на полке стоит.

— Ну, вот, — удовлетворенно сказала она, доставая из-за уха косяк, точнее, то, что когда-то было косяком. — А то я уже начала думать, что ошиблась дверью. Кстати говоря, это песенка про меня.

— Никто не сомневался.

— Еще раз подъебнешь — я тебе остаток морды раскорябаю. Всосал, бля?

— Ладно, молчу.

— Молодец. Зажигалка есть?

— На столе.

Гостья добила пятку, завоняв всю комнату запахом конопли. Мы с пацанами это называем «Джа перднул». Весело, правда? Поскольку бороться с творящимся безобразием я не мог, то сделал вид, что курить драп в моей квартире — дело обычное. Попробовал пошевелить руками, но скотч не подался — крепкий, блин…

Тем временем готичная девушка воткнула гильзу в горшок с кактусом, который, по маминым заверениям, способен был экранировать компьютерную радиацию, и повернулась ко мне. Голубоватые по приходу, теперь белки ее глаз приняли нежный алый оттенок. Труёвый ацкий сотона.

— А теперь дай мне то, что я попросила.

— А что ты попросила? — я этого действительно не помнил, но мне, кажется, не поверили, потому что в ноге снова разорвалась боль от удара ботинком.

— Запись! — крикнула она. — Отдай мне запись!

— Какую еще запись?

Пришелица стянула губы в нить и раздула ноздри. Я думал, что она снова пнёт меня — возможно, даже по яйцам, но этого не произошло. Наоборот, эта ненормальная вдруг застыла столбом. Ее зрачки замерли, руки повисла вдоль тела. Мне окончательно стало не по себе. Выждав с полминуты, я осторожно кашлянул, но девушка никак не отреагировала. Она продолжала стоять неподвижно, глядя с задумчивым и отрешенным видом куда-то поверх моего плеча, — наверное, так выглядят киборги в момент перезагрузки операционной