— заорал я от боли и позора. Если бы не связанные руки, то закрыл бы лицо руками, как на какой-нибудь картине. — Мама пришла… Она нас видела… Всё, пиздец! Развяжи меня!

Девушка бросила на дверь затравленный взгляд.

— Она что… будет звонить в милицию?

Я в самых драматических выражениях постарался ее убедить, что именно туда мама и собирается звонить.

— Сейчас, сейчас, — Лайтнин взялась за мою щиколотку, и лодыжку сквозь тонкий носок пронзил болезненный разряд.

— Блядь, да не бейся ты!

— Я не могу! Я волнуюсь!

Она снова ужалила меня, я взвыл и заматерился. Нет, ее точно нужно изолировать от общества. Я поймал себя на мрачной мысли, что лучшим изолятором в данном случае, наверное, был бы мешок для трупов. Ненормальная гостья кинулась к дивану, где лежали перчатки, и стала натягивать их. Пальцы правой руки, которыми она держала мой член, были все еще мокры от слюны.

Вошла мама. Прислонилась к дверному косяку, хитиново зашуршав неснятым пуховиком. На фоне светлого дверного проема, обрамленного красноватым комнатным полумраком, ее силуэт выглядел четко, словно был вырезан из бумаги.

— Что тут происходит? — спросила она напряженным тоном. — Может, кто-нибудь мне скажет? Чего у тебя лицо расцарапано? И почему была не заперта дверь?

— Ма, — проблеял я. — А где Ваня?

— Он на кухне. Ты мне зубы не заговаривай. Кто это?

Лайтнин стояла рядом со мной, не зная, что дальше делать. Было видно, что она струхнула. Бессознательным движением девушка взяла с крышки музыкального центра компакт «Невеста Атома» и принялась вертеть его в руках.

— Это… моя подруга, — сказал я, понимая, насколько неубедительно и глупо звучат мои слова. После паузы добавил. — Мы тут побалдели немного…

— Заметно, — мама сделала шаг в комнату и принюхалась. Синхронно с ней Лайтнин шагнула назад, продолжая мять и гнуть диск. — Кстати. Я как раз собиралась с тобой поговорить на одну тему.

— Мама, я тебе всё об…

— Не перебивай меня! Мне на работу звонила Тамара Васильевна, сказала, что ты с понедельника не появлялся на занятиях. Вот. А вчера я стирала и нашла у тебя в кармане пакетик с какой-то зеленой дрянью. Ты что, употребляешь наркотики?

— Не, всё не так, — я шмыгнул носом, понимая, что мне полный пиздец. — Ма, трава — не наркотик.

— Так. Понятно. — Она посмотрела на девушку в зеленых перчатках, и согнутый пополам диск лопнул у той в руках. Мама вздрогнула, посмотрела на усыпанный осколками и стеклом пол и покачала головой. — Скажи своей девушке, чтобы уходила, пока я ее не вытащила за патлы. А ты под домашним арестом… засранец малолетний. Баб ему захотелось!

— Сейчас, — сгорая от унижения, я повернулся к готке, потом снова к маме. — Дай нам пять минут.

— Три минуты! И чтоб через три минуты ее духа тут не было.

Мама покачала головой. В ее глазах явственно читалось слово «блядь». Она с неодобрением посмотрела на открытое окно, на бэдээсэмовский скотч на моих лодыжках, на Лайтнин, и обличительное слово, казалось, вспыхнуло еще ярче, а буквы стали выпуклыми

— Мама! — взвился я. — У меня что, не может быть девушки?

— Только не такой! Ты совсем с ума сошел. Господи, был бы жив отец, он бы тебя так ремнем отходил…

Мама вышла.

— В компе сбоку снята крышка, — сказал я умирающим голосом. — На полке — отвертка. Отвинти нижний винчестер — там вся музыка. Забирай его на хрен и вали, а то она и правда в ментовку позвонит.

— Может, лучше я тебя развяжу, и ты сам отвинтишь?

— Да нет же времени, блядь. Давай! Быстро!

Пока она возилась с компом, я подсчитывал, чем для меня может оказаться чревата вся эта история. Останусь я в плюсах или минусах. Тот факт, что мне впервые в жизни пососали, всё-таки многого стоил. Приятели обосрутся от зависти. Хотя, конечно, мне никто не поверит.

— Я, значит, блядь? — спросила девушка напоследок, и на ее голос наложилось грустное шуршание розеток.

— Нет, — сказал я честно. — Ты просто дура. Ебнутая дура, из-за которой у меня будут огромные проблемы. Всё, иди.

Губы со смазавшейся помадой задрожали. Бра моргнуло, из прикроватной розетки с лопающимся звуком высыпалось и погасло несколько искр. Черноволосая террористка шмыгнула носом, хотела что-то ответить, но тут снова вошла моя родительница. Молча проследив, как Лайтнин с винчестером в руках покинула комнату и хлопнула входной железной дверью, мама вздохнула:

— Сына, на ней же клейма ставить негде!

Ответить я ей не успел. Забыл все мысли. Просто сидел и смотрел с раскрытым ртом, как по прихожей разливается зеленоватое сияние. На секунду в проеме полуоткрытой двери показался ослепительно яркий шарик, плывущий в сторону кухни. Я разлепил пересохшие губы:

— Ма…

— Ваня-а! — Обернувшись, мама бросилась через прихожую, дверь комнаты тут же мотнулась и захлопнулась сквозняком. А потом стеллаж блеванул дисками, и стена вылетела на меня. И дверь вылетела на меня. И меня вместе со стулом перебросило за диван.

Маму убило на месте, брата тоже. Я отделался переломом голени, контузией, ожогами и стопроцентной потерей слуха. По всему дому вышибло стекла, чуть не обвалился потолок…

Похороны проходили при закрытых гробах. Я этого не видел, лежал под капельницей. В квартире после пожара жить нельзя, но я живу. Иногда сплю в машине. На школу забил — какая школа?! Весь день сижу в компьютерных клубах, выслеживаю эту сраную гадюку. От ментов помощи ждать бесполезно — им врачи сказали, что у меня не все дома, и этим все кончилось. Если бы не разодранная ногтями морда и скотч по всему телу — еще бы, может, и самого посадили. За двойное убийство, ага.

Пишу сейчас эти строки, а слезы текут и текут. Найду эту тварь — я не знаю, что с ней сделаю. Вместо снов по ночам мне видятся сцены казни. Я никогда, никогда не прощу ей своей потери. Мое сердце плачет и разрывается от боли. Я больше не могу слушать музыку.

yavas.org