по видику фантастику, сразу по два фильма — он специально после школы не ленился бегать в прокат через весь город. В общем, это было хорошее время.

А потом был мой выпускной. Говорю «мой», хотя на самом деле гуляли все кому не лень. Мишка тоже зажигал вместе со своими одноклассниками, хотя быстро устал и ушел домой. И еще там была Даша — девчонка из его класса, которая мне всегда нравилась. Она тоже жила недалеко от нас. <В Зеленотравенске такого слова как «далеко» попросту не существует.> Миха ее почему-то презирал, говорил, что у нее нет талии и к тому же слишком большая грудь. Не знаю. Как грудь может быть слишком большой? Это ведь не жопа. Хотя жизнь показывает, что и на толстые жопы находятся охотники. Это всего лишь вопрос вкуса. А иногда — конкретно вопрос коньяка, смешанного с шампанским. Дело в том, что я в ту ночь впервые нарушил свой запрет и напился. Я стоял в дверях грохочущего актового зала, хлебал из бутылки, смотрел на Дашу и о чем-то думал. Мысли расползались, я понимал лишь одно: мне до безумия хочется её трахнуть.

Бывает так, что девчонкам не нужно ничего объяснять, достаточно только посмотреть. Она перехватила мой взгляд и всё поняла сразу. Распихала танцующих, взяла с подоконника сумочку. Подошла ко мне, забрала шампанское и допила его одним большим глотком. Мы вышли из школы. Начали целоваться. Как раз начался дождь. Накрыв наши головы пиджаком, я повел ее к Михе — а куда же еще? Не домой же, к родителям?

Пока дошли, промокли насквозь. Вода чвакала в обуви. Сонный Миха открыл дверь, впустил нас, удивленно хлопая глазами. Я повесил пиджак на вешалку, с него тут же начало течь. Увел друга на кухню, шепнул, что он должен мне помочь — одолжить одну из комнат до утра. Но Миха вдруг повел себя как ненормальный. Не дослушал даже, сузил по-кошачьи глаза и сказал «нет». И добавил еще более несуразное: «Вам тут что, изба-ебальня? Да? А ну, валите оба!» У меня отвисла челюсть, а Даша, не дожидаясь развития событий, молча отвернула замок и выскочила за дверь. Я услышал хлопок и побежал за ней, догнал уже на углу. Извиняясь, сказал, что Миха перепил. Она ответила, что неважно, потому что ей уже и самой не хочется. Сбросила мою руку с плеча и пошлепала к своему дому. А я выматерился и пошел к своему.

Уже перед дверью квартиры понял, что забыл пиджак с ключами у Михи на вешалке. Звонить не хотелось — у нас дома очень противный звонок, перебудил бы весь этаж. Поэтому я снова поплелся к Михе.

А Миха не спал. Он сидел чернее ночи на кухне и хлестал водку, как взрослый, из горлышка. Посадил меня напротив и, запинаясь, сказал, что я должен его простить. Что Даша распоследняя блядь, которую переебал весь двор. И что ему было неприятно видеть её здесь. Тем более, ему не хотелось, чтобы ее здесь трахнули.

Даша не была блядью. И даже близко не была на нее похожа — может быть, как раз этим мне и нравилась. Я сидел, глядя в стол, и всё никак не мог понять, зачем Миха так отчаянно лжет. Тогда я просил прямо:

— Она тебе что, не дала?

Он промолчал, насупился еще больше и отхлебнул из бутылки.

Мне вдруг стало его жаль. Стало стыдно за свою толстокожесть — ведь мог бы и предугадать такой вариант. Я попросил у него прощения, если как-то задел его чувства. Миха сказал хрипло:

— Дала, не дала… Просто зачем срать там, где ешь? Она же живет в двух шагах, потом не отвяжешься… На хуй надо…

— Какая разница, — сказал я. — Школа закончилась, я теперь взрослый, свободный человек. Скоро, наверное, уеду. Теперь буду долго жалеть, что не выебал ее.

— Куда уедешь? — изумился Миха. Он уже так нализался, что еле сидел на табуретке, всё время кренился и норовил съехать на пол.

Я рассказал, что это пока не стопроцентно, но я хочу отсюда свалить — хотя бы в областной центр. Что мне до чертиков надоела эта драная провинция с ее полусельским бытом. Что, в конце концов, я не хочу в армию, а значит, надо куда-то срочно поступать.

Миха такими планами похвалиться не мог. Если они и существовали, то лишь в его голове. Я однозначно знал, что в армию друг не хочет, но его отец придерживался мнения, что настоящий мужик должен отслужить, так что отмазывать Миху никто не собирался. А здоровье у него было отменное — не зря же он занимался с гантелями и регулярно делал зарядку. Друг уже успел смириться со своими перспективами, но, похоже, абстрактно надеялся на мою поддержку в последние оставшиеся до призыва месяцы. Поэтому услышанная новость Миху совсем подкосила. Он отвернулся, уставившись в окно, и по периметру его щеки проползла пьяная слёза. «Так легко всё разваливается… А как же дружба?», — пробормотал Миха, едва ворочая языком. Я только вздохнул и, чтобы занять чем-то руки, налил себе рюмку, понимая, что в трезвом виде друг сам устыдился бы своего детского вопроса. Мне самому было тяжело. Но я так или иначе собирался вырваться из этой трясины.

Не знаю, почему я согласился добить с ним бутылку. Мне и так уже было нехорошо от выпитого. Но я не хотел, что бы он продолжал глотать водку в таком темпе, и решил принять часть удара на себя. Миха поминутно зарывал ладонь в прическу, тер влажные глаза и продолжал говорить что-то с несвойственной ему пьяной горячностью — сейчас уже не помню что. Я ничего не знал о пагубном эффекте смешивания спиртных напитков, и потому очень удивился, когда после второй стопки моя морда стала тяжелеть и крениться книзу, пока совсем не легла на стол. Я не мог оторвать голову от клетчатой клеенки. А потом перестал и пытаться.

Очень смутно помню, как Миха, пыхтя и стукаясь об стены, тащил моё тело через коридор. Как укладывал на кровать и стягивал с меня мокрые шмотки, по-прежнему бормоча себе под нос какие-то банальности. Как укрывал одеялом. Потом — чернота.

Под утро я проснулся от какой-то тяжести в теле, странного ощущения сдавливающей гранёной ловушки, а еще от неприятного колотья, как будто мне неспешно терли яйца мелкой наждачкой. Раскрыл глаза и увидел голого Миху, устроившегося у меня в ногах. В окне синел рассвет. Музыкальный центр тихо пел голосом Фредди Меркьюри «Рэйдио Га-Га». Сбитые простыни морщились серо-голубыми волнами. Зажмурив глаза, тряся длинными рыжими кудрями, Миха с громким мокрым причмокиванием сосал мой член.

Это был единственный случай в моей жизни, когда я так сильно избил человека. Михе пришлось потом вставлять три зуба и шить губу. Я выбил себе палец, а ему сломал нос и два ребра. Я бы мог его вообще убить, если бы после первого удара гантелей он не потерял сознание. Отрезвленный видом крови, я кое-как разыскал свою еще невысохшую одежду и ушел домой.

С того момента мой отъезд был делом решенным. Билет на автобус — и всё. И вот не пью, кстати, с того случая ни капли. Нахуй. И друзей у меня больше нет. Я запомнил на всю жизнь, что доверять нельзя никому.



* * *



…Я это к чему всё написал. Видел только что в магазине пацана из параллельного класса <у нас почти весь двор так никуда поступать и не поехал>, поболтали немного, и он мне сказал, что Миху недавно замочили. Якобы он в