из машины». Такой феерический бред я слышу на каждом шагу. Они даже книг не читают — во-первых потому, что письменные шрифты изменились до неузнаваемости и их давно никто не учит, а во-вторых, книг просто не достать. Да и кому они сейчас нужны, при таком-то раскладе.



Немного о Машине. Машина — это гигантский компьютер на каких-то там кристаллах, занимающий два небоскреба. Строили его сорок лет, вбухав в эту хреновину бешеные миллиарды. Взятые за горло налогоплательщики плакали и отдавали последнее. Зато теперь никто ни о чем не беспокоится: Машина всё знает и всё умеет, она круглые сутки считает, сравнивает, анализирует и выносит решения. Она тебе и судья, и туристический гид, и психоаналитик. По ее совету были отменены налоги и открыты границы. По ее проектам строятся новые роботы. Машина подчиняется только Президенту. Она всегда посоветует цвет обоев для детской, подберет прическу и составит диетическое меню. Если ты вляпался в какое-нибудь дерьмо — даст адрес химчистки или центра реабилитации. Если тебе скучно — пришлет сообщение с веселым анекдотом. Меня тоже в какой-то мере считают порождением Машины: с тех пор, как весь частный бизнес отошел под юрисдикцию государства, подсчетом дат и регуляцией температурного режима в криогенных колыбелях занимается именно она.

Как результат, поисками работы никто себе голову не забивает. Еще при рождении твои метрические данные, проба ДНК и результаты экспресс-психотестов автоматически скармливаются базе данных, и с этого момента можешь не париться насчет биржи труда: к двадцати годам тебе где-нибудь уже приготовлено теплое местечко. Это если ты вообще захочешь работать. Народ разленился. Вот уже три поколения подряд никто никуда не спешит: нет ни болезней, ни войн, ни срочности в чем-либо. И при этом всем друг на друга насрать.


На меня им тоже плевать с высокой горы. По прибытии мне назначили еженедельное пособие, но этого хватало только на жратву и предметы первой необходимости. Лечение оставалось недостижимой роскошью. А метастазы продолжали прорастать сквозь моё тело, словно грибница. И работы, черт задери, мне никто не предлагал. Все, у кого я просил помощи, разводили руками и пытались поскорее улизнуть. Машина же мои запросы упрямо игнорировала, потому что в моей ДНК не был зашифрован серийный код, как у прочих граждан. Микрочип, заменяющий здесь загранпаспорт и водительские права, я под шкуру загонять отказался. Видел я в детстве киношки про такие чипы. Америка из-за них и погорела. На хрен надо…

Я установил в своей квартирке старый добрый автоответчик, но он тоже почему-то не помогал. Очевидно, мои навыки тамады и умение говорить разными голосами мало кого интересовали — свадеб тут не играют с прошлого века, браки давно признаны ярмом на шее общества, так на хрена ж им тогда тамада? А если кто захотел детей (или просто вздумалось попарить кочерыжку) — сдал сперму, заплатил суррогатной матери за сеанс близости, и можно дальше гулять. В случае беременности о женщине и ее потомстве позаботится государство. Эротоманы, должно быть, в восторге от того, что им оставили хоть какой-то зазор, но особо по таким заведениям не пошляешься: разрешено делать не больше шести попыток зачатия в год. Вот так власти побороли проституцию и научились поощрять рождаемость. Никто ни за что не в ответе, и мораль соблюдена.

За бортом остались только китайцы: им сначала припомнили уничтоженную Америку, потом обнародовали зверства, творимые на давешней войне, и после долгих споров ограничили узкоглазых двумя ежегодными попытками. Ну, последнее неудивительно. За развязывание Третьей мировой я бы им вообще размножаться запретил.



С каждым днем становилось всё поганей. Боль накатывала волнами и снова отступала, чтобы вернуться и однажды остаться со мной до самого конца. Дышал я с большой осторожностью. Помереть было бы не так жалко, если бы хоть одна собака пришла проводить меня в последний путь. Но мне предстояло быть распыленным на микрочастицы и помещенным в ячейку склепа при биореакторе. Такое меня не устраивало.

В отчаяньи я искал место, где могу пригодиться. Но список профессий, найденных в базе данных по запросу «работа», ужасал: ничего из предложенного мне списка я не знал и даже не надеялся освоить. Везде, куда я приходил, надо мной просто смеялись. Если настаивал, указывали на год моего рождения и говорили, что мне давно пора отдыхать на пенсии.

Тогда я обратил внимание на радио, которое круглые сутки играло из всех отверстий. Передачи вел какой-то мерзкий манерный тип по имени Оззи. Я хлопнул себя по лбу и связался с руководством радиостанции. Ответ меня разочаровал: Оззи был всеобщим любимцем, и в других харизматичных ведущих они не нуждались. Новостями занимался какой-то гэкающий чурбан, оказавшийся сынком директора, так что эта кандидатура тоже отпадала. Но мой голос сочли интересным, и несколько раз меня привлекли к записи рекламных роликов, которыми Оззи брезговал.

Я намекнул, что мне нужна постоянная работа. Меня не поняли. Здесь этим никто не парился. Я намекнул, что нахожусь в отчаянном положении. Но что такое рак, эти ослы тоже не представляли. Кляня здоровую нацию, я пошел на окраину города, где меня никто не мог видеть, и там хорошенько всплакнул. Солнце зашло, смеркалось, а слезы продолжали течь, и я ощущал себя совершенно одиноким. Всё тело ныло, перетруженные легкие сипели и разрывались от боли.

Тут меня окликнули.



Оглядевшись, я понял, что забрел на какую-то доисторическую помойку. Повсюду валялись горы неутилизованной мебели, разломанная техника и прочий хлам. А неподалеку чей-то сгорбленный силуэт колдовал над маленьким костерком.

Сердце моё забилось, когда я понял, что этот человек жжет… книги. Превозмогая боль, я подошел к огню и попросил разрешения присесть. Хозяин костра кивнул.

Так я познакомился с бомжом из будущего.

— Валентин, — представился он, протягивая мне свою лапу. — Выкидыш из морозилки. Сегодня мне стукнуло сто пятьдесят!

Он расхохотался, и на меня повеяло спиртовыми парами.

Мы разговорились. Валентин обитал здесь уже почти пятнадцать лет, но так и не вписался в современное общество. Жить на свалку он ушел в знак протеста.

— Я был нефтяником, — пожаловался мой новый товарищ по несчастью. — Знаешь, что такое нефть? Ну да, черное золото… Денег куры не клевали. Оплатил эта хренову спячку на сто лет, потому что думал, что в будущем будет лучше и интересней. А что оказалось: нефть из недр давно всю выкачали, и теперь я никому здесь не нужен. Рыбалку вот еще очень любил, так тут и рыбы не осталось. Жрут всякую дрянь, вегетарианцы херовы! Сухой закон ввели, как при Мишке Горбатом… Был такой правитель на Руси. Приходится самому гнать. Не хочешь попробовать?

Я не отказался. Пойло отдавало какой-то химией, но внутри заметно потеплело.

— Деньги мои сгорели вместе с банком, в который я их положил, — продолжал свою исповедь Валентин. — Работы никакой не дали — говорят, нет вакансий для бурильщиков, потому что бурить нечего... А кто я без работы?