Библиотека | Кирзач | СОК
моё предложение зайти в гастроном Толян хмурится и бурчит что-то вроде: «Дома всё есть».
- Бухаешь, смотрю? – шевелит мышцами на лбу Толян. – Нехорошо это. Не по-нашему.
- Не по-пацански, скажи ещё, - хмыкаю я.
Нет, он не браток, поясняет друг-не-друг детства. Всё законно, почти. Автосервис.
- Чего ж ты на метро ездишь?
- С людьми надо было встретиться, на станции, - уклончиво объясняет Толян.
Дом, где живёт теперь Толян, старый, шесть этажей, без лифта. Его хата на четвёртом. Железная дверь, не чета моей – так и хочется сказать – «бронированная». Может, так и есть.
- Не разувайся, - говорит Толян. – Проходи так.
Оп-па!..
Флаг фашистской Германии в прихожей. Ещё один – партийный – виден через дверь над кроватью в спальной.
- Курить у тебя можно?
- Ты извини, Вад. На лестницу сходи, если что...
Ну, конечно.
Половину другой комнаты занимает скамья со штангой и тренажёр для спинных. В углу висит на крюке огромная, как туша тюленя, боксёрская груша
Телевизор в полстены и узкие столбы колонок. Наверное, это и есть домашний кинотеатр.
Меня привлекают книжные полки, но сразу так неудобно лезть в них.
Кожаный диван – огромный, налитой, как и хозяин.
На столике перед диваном лежит пара шприцов и картонная коробка.
Поймав мой взгляд, Толян поясняет:
- «Дека». Ну, «дека-дюраболил». Химия, в общем. Чтоб масса росла.
- Анаболики, что ли? – демонстрирую я осведомлённость в делах спортивных.
- Ну, в общем, да, - Толян убирает свою «химию» со стола.
Нижняя полка столика завалена журналами и газетами. Верхняя – я вижу название – «Коловрат».
Пока Толян возится со столиком, я подхожу к полкам.
Биография Гитлера в четырёх томах. «Оккультный мессия» некоего Прусакова о том же Гитлере. «Энциклопедия Третьего Рейха». Целая серия: «История войск СС» «Гестапо» «Отряды СА»… Лимонов. Ильин. Мисима. Куча каких-то сомнительной полиграфии брошюр.
Вот так Толик-Толян.
Я пытаюсь осмыслить увиденное. Туповатая, как всегда, с похмела голова помогать отказывается.
- «Майн кампф» не ищи, нету, - подаёт голос Толян. – Дал одному сейчас, пусть развивается. Книга полезная. Правда, читать скучно… Слушай, сходи на кухню, там, из холодильника принеси, а?
На кухонном столе – ведёрного размера банка «Мега-Масс 2000». Ещё какие-то таблетки. Огромный не то миксер, не то блендер – я не разбираюсь в этом.
В холодильнике – пачки творога, кастрюля с каким-то фаршем, яйца, яйца, яйца и целый штабель из пакетов с морковным соком.
Морозилка пуста.
- Толь, чего-то не могу найти… Где у тебя? – кричу ему с кухни.
Толян втискивается в дверной проём и молча отодвигает меня от холодильника.
Достаёт пакет сока.
- Свежеотжатый, конечно, лучше. Но мне в падлу заморачиваться. Стаканы бери, - показывает глазами на полку и уходит с кухни. – Иди сюда, чего покажу!.. – раздаётся его голос из глубины квартиры.
Со стаканами в руках иду на зов.
Сюрприз за сюрпризом.
Спортсмен, трезвенник, нацист-активист Толя Самойлов.
«Во ты, бля, попал, братишка», - обращаюсь мысленно к самому себе с жалостью.
Тешу себя, что в комнате у него всё же есть бар, и соком мы будем запивать что-нибудь подобающее случаю.
Толян роется во встроенном шкафу.
- Где-то здесь был… Не мог же… Ты присаживайся пока… Да, блин, где же… А, вот он!
Достаёт длинный, желтоватого цвета рулон бумаги, перехваченный в двух местах резинками. Стягивает их и бережно разворачивает рулон. Любуется секунду-другую, затем показывает и мне:
- Во.
На плакате, который Толян держит в своих мощных руках, целая композиция.
Из окошка коммерческой палатки высовывается характерное носато-усатое лицо, протягивая зрителю пачку сигарет и бутылку пива. Неизвестный художник придал лицу продавца глумливое выражение, не забыв и такую деталь, как сверкающий - очевидно, золотой, зуб.
На переднем плане, вполоборота к палатке, изображён мускулистый юноша в тёмной футболке. Черты его лица подчёркнуто правильные, славянские. Раньше такими рисовали солдат и рабочих. В крепких, хорошо прорисованных руках юноша сжимает бейсбольную биту и недобро посматривает на кавказца.
«Скажи своё «НЕТ!» черножопым!» - стилизованными под готику буквами надпись внизу.
- Ну, как? – ухмыляясь, спрашивает Толян.
Я не знаю, что ответить, поэтому просто киваю головой.
Опохмела не будет. Во всяком случае, пока я не займу у него немного денег, «до понедельника», и не слиняю отсюда к ебеням.
Толян убирает плакат в шкаф. Усаживается рядом со мной на вздохнувший при этом диван, и разливает сок по стаканам.
- С картинки и началось всё. В Тушино тогда был. За тачкой приехал, по наводке. Смотрю – на гараже что-то такое. Подошёл – висит. И рядом листовки, с телефонами связными. А я только вышел, из очередного – месяц бухал… Мать побил…
Толян мрачнеет и задумывается.
- Позвонил им, так, по приколу больше. Во дворе-то остопиздело туситься к тому времени… Встретились, поговорили. Понравились они мне, Вадюха. Понимаешь? Стержень в ребятах почувствовал. Силу. Веру в силу свою. В правоту. Литературу мне подогнали.
Толян залпом выпивает свой стакан и вытирает губы.
- Понимаешь, вдруг дошло до меня – нас ведь спаивают. Как нацию, понимаешь? С Кавказа этого сраного караванами цистерны со спиртягой прут. Наркотой всё завалили… И куда не посмотри – везде зверьё чёрное, хачи везде сидят, на каждом складе, в каждом виннике. А сверху – жидовня, всё это дело контролирует и ухмыляется…
- Толь, ты извини меня, я к хачам симпатий никаких не имею, но при чём тут они? – говорю я, чтобы прервать стандартное, тысячу раз уже слышанное. – Да, они достали вконец уже… Но ты думаешь, без них квасить не будут, что ли?
- Не без них не будут, а с н а м и не будут. Когда мы придём, - спокойно говорит Толян и я понимаю, что он имел в виду, говоря о «вере в свою правоту». Толян в неё верит, я не сомневаюсь.
Толян снова наполняет стакан соком.
- Ты пей, пей. От этого только польза.
- Ну, давай, за здоровье!
Мы шутливо чокаемся.
Я отпиваю рыжеватую дрянь.
- Понимаешь, - продолжает Толян. – Я, когда читать начал, многое понял. Интересно так стало. Мир для себя открыл новый. Идея появилась. Идеалы, если хочешь. Знаешь, чем человек от животного отличается?
- Способностью к разуму, по Веллеру, - меня начинает забавлять наш диспут. «Подумать только – и это Толик» - каламбурю я про себя. – Разные есть определения. Например…
- Человек отличается от животного тем, что в его сознании есть идеал! – перебивает меня Толян. - Недостижимый, потому как - идеал. Но человек обязан к нему стремиться. Нет у тебя идеала – ты не человек. Так, организм. И чтобы мы такими были – пассивными, неспособными ни на что, нас и опаивают. Да ещё подмигивают: давай, Ванёк, накати стакан, как на Руси принято! А мы и рады, дурни. Кто кого перепьёт, соревнуемся. «Литр вчера усосал!» - на утро ещё и похвастать норовим.
Оратор смотрит на меня пристально.
- Вот скажи мне, ты за то время, что пробухал, сколько мог всего сделать? Информации сколько мимо мозгов пьяных прошло, а? Упущено сколько всего?
Мне неожиданно становится не по
- Бухаешь, смотрю? – шевелит мышцами на лбу Толян. – Нехорошо это. Не по-нашему.
- Не по-пацански, скажи ещё, - хмыкаю я.
Нет, он не браток, поясняет друг-не-друг детства. Всё законно, почти. Автосервис.
- Чего ж ты на метро ездишь?
- С людьми надо было встретиться, на станции, - уклончиво объясняет Толян.
Дом, где живёт теперь Толян, старый, шесть этажей, без лифта. Его хата на четвёртом. Железная дверь, не чета моей – так и хочется сказать – «бронированная». Может, так и есть.
- Не разувайся, - говорит Толян. – Проходи так.
Оп-па!..
Флаг фашистской Германии в прихожей. Ещё один – партийный – виден через дверь над кроватью в спальной.
- Курить у тебя можно?
- Ты извини, Вад. На лестницу сходи, если что...
Ну, конечно.
Половину другой комнаты занимает скамья со штангой и тренажёр для спинных. В углу висит на крюке огромная, как туша тюленя, боксёрская груша
Телевизор в полстены и узкие столбы колонок. Наверное, это и есть домашний кинотеатр.
Меня привлекают книжные полки, но сразу так неудобно лезть в них.
Кожаный диван – огромный, налитой, как и хозяин.
На столике перед диваном лежит пара шприцов и картонная коробка.
Поймав мой взгляд, Толян поясняет:
- «Дека». Ну, «дека-дюраболил». Химия, в общем. Чтоб масса росла.
- Анаболики, что ли? – демонстрирую я осведомлённость в делах спортивных.
- Ну, в общем, да, - Толян убирает свою «химию» со стола.
Нижняя полка столика завалена журналами и газетами. Верхняя – я вижу название – «Коловрат».
Пока Толян возится со столиком, я подхожу к полкам.
Биография Гитлера в четырёх томах. «Оккультный мессия» некоего Прусакова о том же Гитлере. «Энциклопедия Третьего Рейха». Целая серия: «История войск СС» «Гестапо» «Отряды СА»… Лимонов. Ильин. Мисима. Куча каких-то сомнительной полиграфии брошюр.
Вот так Толик-Толян.
Я пытаюсь осмыслить увиденное. Туповатая, как всегда, с похмела голова помогать отказывается.
- «Майн кампф» не ищи, нету, - подаёт голос Толян. – Дал одному сейчас, пусть развивается. Книга полезная. Правда, читать скучно… Слушай, сходи на кухню, там, из холодильника принеси, а?
На кухонном столе – ведёрного размера банка «Мега-Масс 2000». Ещё какие-то таблетки. Огромный не то миксер, не то блендер – я не разбираюсь в этом.
В холодильнике – пачки творога, кастрюля с каким-то фаршем, яйца, яйца, яйца и целый штабель из пакетов с морковным соком.
Морозилка пуста.
- Толь, чего-то не могу найти… Где у тебя? – кричу ему с кухни.
Толян втискивается в дверной проём и молча отодвигает меня от холодильника.
Достаёт пакет сока.
- Свежеотжатый, конечно, лучше. Но мне в падлу заморачиваться. Стаканы бери, - показывает глазами на полку и уходит с кухни. – Иди сюда, чего покажу!.. – раздаётся его голос из глубины квартиры.
Со стаканами в руках иду на зов.
Сюрприз за сюрпризом.
Спортсмен, трезвенник, нацист-активист Толя Самойлов.
«Во ты, бля, попал, братишка», - обращаюсь мысленно к самому себе с жалостью.
Тешу себя, что в комнате у него всё же есть бар, и соком мы будем запивать что-нибудь подобающее случаю.
Толян роется во встроенном шкафу.
- Где-то здесь был… Не мог же… Ты присаживайся пока… Да, блин, где же… А, вот он!
Достаёт длинный, желтоватого цвета рулон бумаги, перехваченный в двух местах резинками. Стягивает их и бережно разворачивает рулон. Любуется секунду-другую, затем показывает и мне:
- Во.
На плакате, который Толян держит в своих мощных руках, целая композиция.
Из окошка коммерческой палатки высовывается характерное носато-усатое лицо, протягивая зрителю пачку сигарет и бутылку пива. Неизвестный художник придал лицу продавца глумливое выражение, не забыв и такую деталь, как сверкающий - очевидно, золотой, зуб.
На переднем плане, вполоборота к палатке, изображён мускулистый юноша в тёмной футболке. Черты его лица подчёркнуто правильные, славянские. Раньше такими рисовали солдат и рабочих. В крепких, хорошо прорисованных руках юноша сжимает бейсбольную биту и недобро посматривает на кавказца.
«Скажи своё «НЕТ!» черножопым!» - стилизованными под готику буквами надпись внизу.
- Ну, как? – ухмыляясь, спрашивает Толян.
Я не знаю, что ответить, поэтому просто киваю головой.
Опохмела не будет. Во всяком случае, пока я не займу у него немного денег, «до понедельника», и не слиняю отсюда к ебеням.
Толян убирает плакат в шкаф. Усаживается рядом со мной на вздохнувший при этом диван, и разливает сок по стаканам.
- С картинки и началось всё. В Тушино тогда был. За тачкой приехал, по наводке. Смотрю – на гараже что-то такое. Подошёл – висит. И рядом листовки, с телефонами связными. А я только вышел, из очередного – месяц бухал… Мать побил…
Толян мрачнеет и задумывается.
- Позвонил им, так, по приколу больше. Во дворе-то остопиздело туситься к тому времени… Встретились, поговорили. Понравились они мне, Вадюха. Понимаешь? Стержень в ребятах почувствовал. Силу. Веру в силу свою. В правоту. Литературу мне подогнали.
Толян залпом выпивает свой стакан и вытирает губы.
- Понимаешь, вдруг дошло до меня – нас ведь спаивают. Как нацию, понимаешь? С Кавказа этого сраного караванами цистерны со спиртягой прут. Наркотой всё завалили… И куда не посмотри – везде зверьё чёрное, хачи везде сидят, на каждом складе, в каждом виннике. А сверху – жидовня, всё это дело контролирует и ухмыляется…
- Толь, ты извини меня, я к хачам симпатий никаких не имею, но при чём тут они? – говорю я, чтобы прервать стандартное, тысячу раз уже слышанное. – Да, они достали вконец уже… Но ты думаешь, без них квасить не будут, что ли?
- Не без них не будут, а с н а м и не будут. Когда мы придём, - спокойно говорит Толян и я понимаю, что он имел в виду, говоря о «вере в свою правоту». Толян в неё верит, я не сомневаюсь.
Толян снова наполняет стакан соком.
- Ты пей, пей. От этого только польза.
- Ну, давай, за здоровье!
Мы шутливо чокаемся.
Я отпиваю рыжеватую дрянь.
- Понимаешь, - продолжает Толян. – Я, когда читать начал, многое понял. Интересно так стало. Мир для себя открыл новый. Идея появилась. Идеалы, если хочешь. Знаешь, чем человек от животного отличается?
- Способностью к разуму, по Веллеру, - меня начинает забавлять наш диспут. «Подумать только – и это Толик» - каламбурю я про себя. – Разные есть определения. Например…
- Человек отличается от животного тем, что в его сознании есть идеал! – перебивает меня Толян. - Недостижимый, потому как - идеал. Но человек обязан к нему стремиться. Нет у тебя идеала – ты не человек. Так, организм. И чтобы мы такими были – пассивными, неспособными ни на что, нас и опаивают. Да ещё подмигивают: давай, Ванёк, накати стакан, как на Руси принято! А мы и рады, дурни. Кто кого перепьёт, соревнуемся. «Литр вчера усосал!» - на утро ещё и похвастать норовим.
Оратор смотрит на меня пристально.
- Вот скажи мне, ты за то время, что пробухал, сколько мог всего сделать? Информации сколько мимо мозгов пьяных прошло, а? Упущено сколько всего?
Мне неожиданно становится не по