- Пошел вон!! - гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
- Что-с? - спросил шепотом Червяков, млея от ужаса.
- Пошел вон!! - повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и ... помер.

Но вдруг... В рассказах часто встречается это “вдруг”. Авторы правы - жизнь, хотя бы и завершаясь смертью, так полна неожиданностей! Но вдруг лицо его, начав было заостряться и бледнеть, порозовело, разгладилось, губы дрогнули, дыхание возобновилось. Глаза приоткрылись...
“Где это я?”- подумал Иван Дмитрич и огляделся. Лежал он у себя дома на диване. Пуговицы вицмундира были расстегнуты до живота, лицо оказалось сильно влажным. Придя в себя окончательно, Червяков увидел рядом испуганную жену. Стоя у дивана с чашкою в руках, жена набирала в рот воды и брызгала на него, тараща нелепым образом глаза.

Червяков вытер ладонью лоб. И тут же остро представилась ему рука с перчаткой, следом - лысина и театр. “Обрызгал я его...” - подумал Червяков “Да что же с того... Пустяк, в сущности. Вздор один... Закон природы... А он меня в смутьяны, в вольнодумцы выставил. Места теперь лишусь, это уж наверное...”
Жена, увидев, что Червяков оправился от неожиданной хвори, успокоилась.
- Уж думала, осталась я вдовой, как увидала тебя на диване. Сходил к Бризжалову-то, или и на этот раз не приняли?

Червяков с тоской посмотрел на жену.
Шёл он однажды зимним вечером в бодром расположении духа по Садовой в Апраксин и остановился неожиданно у одной витрины.
В освещенной витрине висела картина, на которой смазливая дама, обнаживши весьма недурную ногу, надевала башмак. За ее спиной, из соседней комнаты, выглядывал мужчина с эспаньолкой под губой и красивыми бакенбардами.
К витрине, помнится, подошел еще один прохожий, низенький, чуть рябой, в отлично пошитой новехонькой шинели. Постоял задумчиво, посмотрел, усмехнулся вдруг, покачал головой да и пошел себе дальше.
“А картина-то с ч е р в о т о ч и н о й,” - подумал тогда Иван Дмитрич, и так нестерпимо ему захотелось туда, на картину, к красотке и ножке ее очаровательной, чтоб прижаться щекой, что лишь махнул рукой и вздохнул тяжко.

Все это, глядя на жену, Червяков вспомнил с необычайной яркостью, и прежде чем жена успела сказать что-нибудь еще, звонко ударил ее по лицу пухлой ладонью. Лицо жены побледнело, затем покрылось пятнами. Губы скривились.
- Поговори мне еще! - глухо произнес Червяков.

Оставив жену рыдать у дивана, экзекутор выбежал из дома, на ходу застегивая ставший отчего-то тесным вицмундир, и скорым шагом направился через город на Мещанскую, к знакомому немцу, жестяных дел мастеру Шиллеру.

Мыслей никаких в голове не было. Червяков шагал, глядя пустыми глазами перед собой. По лицу его разлилось новое, доселе неизвестное никому из знавших его выражение. Прохожие, большей частью чиновный люд в зеленых мундирах, с опасением отходили в сторону. Титулярные советники, коллежские регистраторы, губернские секретари пугливо оглядывались на него и качали головами.
Проходя мимо какого-то присутственного места, Червяков замедлил шаг, подошел ближе, встал под самыми окнами и прислушался.

- Пойти и сказать! – разорялся дискантом чей-то голос. – Так и сказать ему – у нас своё реноме имеется! Нечего бояться! Чай, не старые времена - в девятнадцатом стлоетии живём, да-с!

Червяков как-то странно, трескуче рассмеялся. “Пошел вон!!” - закрыв собою всю улицу, затрясся над ним лик генерала.
Экзекутор стиснул зубы. “Обрызгал я тебя... Да ведь нечаянно. А хоть бы и нарочно, хоть бы и в насмешку... Выгнал меня, как собаку... Ничто я для тебя. Не человек, а клоп какой-нибудь... Щелкнул - и скинул, думаешь? Шалишь, братец, шалишь... Ну, погоди, фанфарон...”

Так думал Иван Дмитрич, входя темными Казанскими воротами в Мещанскую. Мимо него, едва не задев плечом, пробежал какой-то поручик, весь растрепанный и красный. Бормоча под нос проклятья, поручик свернул за угол.
Червяков отыскал среди запачканных мастерских и убогих лавок нужные ворота, поднялся по узкой темной лестнице и толкнул грязноватую дверь. Войдя в большую комнату с черными стенами и закопченным потолком, Червяков увидел кучу железных винтов, слесарных инструментов и блестящих кофейников, а среди них и самого Шиллера, красного, пьяного и злого. Рядом с ним сидели еще два немца, тоже изрядно под chaufe.

- Еще одна русская свинья пришель целовать мою жену? - заревел Шиллер, подняв на экзекутора бешеные глаза. Немцы угрожающе привстали.
Червяков, поборовши робость, поднял с полу один из инструментов, длинное зубило с темной деревянной ручкой. Кашлянув в кулак, произнес:
- Сядь, сволочь швабская... У меня дело поважнее вашей жены-с имеется...

Шиллер уважительно посмотрел на посетителя. Застегнул верхние пуговицы жилета и сказал что-то по-немецки своим камрадам. Те молча встали и бочком, мелкими шажками обойдя Червякова, вышли на лестницу.
Червяков кашлянул еще раз.
- Смею надеяться, что признали меня, герр Шиллер, - сказал он. - В прошлом месяце самоварчик я приносил. Вы ремонт делали. Помните?
Шиллер неуверенно кивнул.
- По поводу самоварчика не извольте беспокоиться, претензий не имею, - продолжал Червяков. - А вот, герр Шиллер, нет ли у вас для продажи какого оружия, сабли там, или еще чего... Пистолетов не прошу, потому как владению ими не обучен.

Шиллер нагнулся под стол, повозился немного, погрохотал ящиками и выложил перед Червяковым с полдюжины ножей и кинжалов. Ножи были старые, гнутые и неточенные, кинжалы сплошь ржавые, в глубоких зазубринах. Ножны не прилагались.
Червяков покачал головой и посмотрел на Шиллера.
- Ты, вражья морда, кажется, меня не понял, - произнес он и шагнул к столу.

Шиллер испуганно огляделся. “Этот русский - опасный человек,”- подумал он и сказал, дохнув на Червякова спиртными парами:
- Для какой цели вы желаете купить оружий? Плац-парад или коллекционировать?
Червяков подумал немного, и не выдумал ничего, кроме правды:
- Кабана завалить надо. В генеральском чине который, - сказал он просто.
Услышав такие слова, Шиллер неожиданно вскочил и бросился вон из комнаты. “Донесет, подлец, как пить дать, донесет,” - оставшись один, равнодушно подумал Червяков и сел на табуретку.

Ждать оказалось недолго.
Шиллер вернулся, к удивлению Червякова, один, важный и таинственный, прижимая к груди продолговатый сверток.
- Я швабский немец! Мой дядя живет не где-нибудь, а в Нюренберге! Я живу здесь восемь лет и ненавижу русский офицер! Я немец, а не русская свинья, я не целовать чужая жена, как этот швайн-поручик!
“Не тот ли, что чуть не сшиб меня?.. Бежал, словно его высечь хотели...” – рассеяно подумал Червяков.

- Ты хочешь убить генераль? - Шиллер вопросительно посмотрел на Червяков.
Червяков не ответил.
- Вот! - Шиллер торжественно развернул материю и на стол с глухим стуком выпал хищно блеснувший кинжал с гладкой массивной рукояткой, чуть сужающейся