В бытность мою военнослужащим доблестных Внутренних Войск, в нашей героической части случилась массовая оказия. Страшный недуг поразил личный состав. Бойцы кашляли, как чахоточные неандертальцы, исходили на сопли, как герои мексиканских сериалов, их лихорадило, как после длительного запоя. «Грипп, а хуле» - поведала начальница медслужбы прапорщица Усачева, знойная, усатая, как боевой Чапаев женщина. И сурово так, прокуренным басом добавила : «Всех больных – изолировать в санчасть».

Больных набралось с разных рот человек тридцать. В числе пораженных страшным недугом оказался и я. Понуро, как пленные румыны, жертвы хвори, кашляя и чихая на все лады, побрели в санчасть под возгласы здоровых еще бойцов : «Прощайте, товарищи! Память о вас будет жить в веках!»

Санчасть, сука, размещалась в полуподвальном помещении. Натуральные застенки гестапо, блять. По замыслу командования, в этих штояебу казематах должно было происходить исцеление личного состава прогрессивными научными методами военной медицины – зеленкой, вонючей мазью Вишневского, желтыми просроченными витаминками и шутками Усачевой о «непременной ампутации».

В этом, блять, лепрозории, весьма вольготно обитали охуевше непуганые тараканы, передвигавшиеся веселыми боевыми группами и чувствовавшие себя здесь полноценными хозяевами жизни. Человечество в этом лечебном учреждении представлял долго и продолжительно болевший «дух» рядовой Марченко. Болел он хуйзнает чем. По его словам «тяжелой формой геморроя, почти не совместимой с активной жизнедеятельности» Ну типа, срал в муках. Наверное, поэтому передвигалось это бледное дитё подземелья как беременное Годзилло. Он уже как три месяца мирно сосуществовал с тараканами, отчего все в части, включая, наверное, и прапорщицу Усачеву уже забыли, что есть сука такой боец рядовой Марченко. Ага, отряд не заметил потери бойца. А эта падла, стараясь никому лишний раз не мозолить глаза, практически не выходил из своей берлоги, наведываясь только в столовую, да и то лишь после того, как вся часть откушает щедрых даров армейской кухни. Поэтому одичавший бляцкий подземный тролль Марченко оказался явно не рад появлению людей в его каземате.

Особенно Марченко не обрадовало появление среди больных старослужащего Ломакина, за свою фамилию получившего погоняло Дэстроер. До того, как Марченко попал в санчасть, он частенько выхватывал от Дэстроера разных невкусных, но щедрых пиздюлей. Что-то в нем сильно не понравилось старослужащему с первых дней.

Поскольку кроватей в лазарете санчасти на всех страждущих не хватило, пришлось тащить из роты. Притащив их, обнаружилась вторая проблема – даже в два яруса не хватало места ровно на одну кровать. Выход быстро решил Дэстроер: « Марченко, бля. Ты, нежное дитя подземелья, улыбалось ли тебе счастье бывать Карлсоном? Марченко удивленно ответил, мол, никогда не доводилось. На это Дэстроер справедливо заметил, что не просто Карлсоном, а Карлсоном, который штоахуеть живет на крыше. И вообще, он должен быть рад и непомерно счастлив, ведь Родина в лице старших товарищей доверила ему такую беспесды важную и значимую роль. Нам же Дестроер объяснил, каким образом Марченко станет сказочным героем.

Так как в ебучий лепрозорий не помещалась ровно одна кровать, а все кровати были двух ярусными, Дэстроер предложил установить не помещающуюся кровать в третий ярус. Получилось готичное монументальное сооружение, практически упиравшееся в потолок. Монгольский яебу небоскреб. Кто видел двух ярусные армейские кровати – тот представит это чудо инженерной мысли. Кто не видел – по высоте это даже выше чем третья, багажная полка в поезде. Естественно это воронье гнездо было отведено рядовому Марченко.

Марченко около часа не предпринимал попыток покорения своей высоты. Скромно так, молча сидел на стуле. Видимо охуевал от нового пристанища. Но, наверное, вконец измотавшись от противопоказанного сидячего образа жизни, Марченко подошел к гигантской кровати. «Будь аккуратен, Карлсон!» - посмеялся Дэстроер.

Тем временем скалолаз, на всю свою жопу больной геморроем, начал покорение высоты. Ноги-руки растопырил и как распоследний человек-паук наверх запиздил. Кряхтит, сука, но не сдается. Мортал комбат, блять. Индастриал-камасутра. Пездец в стратосфере. Вобщем, словами это восхождение хуй опишешь. Спустя несколько секунд слегка запыхавшийся Карлсон уже вовсю жил на своей крыше. Он улегся, отвернулся к стенке и впал, сука, в глубокую, как Марианская впадина, кому. Лежит, бля, не шелохнется. И не дышит почти. Так целый день и пролежал, коматозник хуев…

… Зато ночью Марченко преобразился. Он нам такой хардкор устроил, штояебу. Оборотень, блять. В погонах сука… Началось все с того, что на сон грядущий, мы с Дэстроером не по-деццки так раскурились и запиздили обратно в лепрозорий. По койкам в ожидании счастливых снов. Сразу уснуть не получилось, я лежал в темноте и гонял в башне всякие разные мысли. Вот тут то оборотень рядовой Марченко и заебенил аццкий полуночный хардкор. Громко, штопесдец раскатисто, отрывисто и зло захрапел. Я вам скажу – так ни одно живое существо на планете храпеть не может! Даже раненные в яйца неумелым охотником тигры так не рычат. Такие звуки умеет издавать только гусеничный трактор Челябинского тракторного завода, и то, сука, далеко не каждый.

Я, не знаю отчего, стал вслушиваться в этот утробный скрежет марченковой души. Через пять минут я все понял. Он, сука эдакая, чтобы его не спалили, таким экзотичным образом с тараканами разговаривал. А хуле, привык поди за три месяца глаголом жечь тараканьи сердца. Про хоккей по ходу, пидар, им рассказывал. Три слова непонятных, четвертое – «Кхххаккхккей!» И опять – три слова непонятных, четвертое - «Кхххаккхккей!». Хоккеист, блять. Точно вам говорю. И тараканы притихли. Внимают молча рассказам про спорт настоящих мужчин, шароебица перестали. Минут десять прошло, Марченко, видать все сказал. Выдохся. Утих…

Проснулся я от хоккея. Че, блять, второй период начался? «Кхххаккхккей!», «Кхххаккхккей!», «Кхххаккхккей!» - не унималось хуйло на третьем ярусе.

-Вот же пидарас! - слышу, Дэстроер тоже проснулся, - Марченко, Марченко, Марченко, блять! Не слышит, гандон! Спит крепко! Отбился от рук совсем в санчасти, падла!

- Марченко! Подъем – тревога! – яростно заорал Дэстроер. В следующую секунду ебаный хоккеист резко вскочил, совершив трагическую ошибку. Поскольку его ложе находилось практически под самым потолком, Марченко неожиданно шумно и энергично уебался головой об потолок. Кончился хоккей, блять. Марченко возлежал на своем третьем ярусе молча, потирая ушибленную голову. Кстати, следующие две ночи стоило Дэстроеру, громко крикнуть «Марченко– тревога!» , как Марченко, по своей нижне-ярусной трехмесячной привычке резво подрывался и гулко бился головой об потолок . Звучало это так : «Дум-м-м!». Дальше следовало дэстроеровское: «Спокойно ночи, Карлсон!».
Казалось, что этой ночью уже ничего не должно случиться. Хуйтотам. Изверг Марченко и не думал униматься.