вне игры, ты не можешь беседовать, тебе очень плохо - это очевидно; тебе так долго плохо, что, возможно, им надоест, им станет противно, и они уедут, оставив тебя одного…

Потом ты встаёшь и подписываешь всё то, что они требовали подписать в Москве.
Там, в Москве, тебе предлагали, правда, за эту подпись деньги – такие смешные по сравнению со стоимостью твоего контрольного пакета ТОО огромного гастронома на проспекте около метро – но предлагали. Ты отказался.
Здесь, на полянке, ты думаешь про жену с её очаровательным ростовским говорком, вы женаты всего шесть лет, и подписываешь.
Думаешь про сына, которому в школу через два года, а он уже читает и пишет буквами величиной с палец. Он терпеливо стоит с тобой в бесконечной очереди в «Макдональдс» вокруг Пушкинской, ты время от времени берёшь его на плечи, и он треплет тебя за уши.
Он треплет, а ты подписываешь и подписываешь.

Ты подписываешь бумаги о продаже своего пакета, возникает печать твоего ТОО – конечно, Григорий Саныч постарался! Но уже поздно! – из второй машины вылезает нотариус, удостоверяет и заверяет, вежливо подкладывает мне толстые книги расписаться.
Перелистывает передо мной страницы, деликатно указывая кончиком пальца на соответствующую графу.
Я расписываюсь и думаю, морща лоб: «Убьют они меня или отпустят? И если отпустят – поеду я обратно в багажнике или в машине? Или пойду пешком?».
На страницы то и дело падают какие-то неуместные паучки и хвоинки. Середина мая, а такая жара.

----------------------------------------------------------------------
----------------------------------

В такую жару сидеть на летней веранде невозможно, все бегут в зал с кондишеном. Марина покрутила в руке бокал с Шардоне и подняла бровь:
- …Но я же не спорю. Просто хотелось уточнить про обратную связь…

Не сказать, чтоб она мне очень нравилась.
Так – коленки красивые торчат из-под голубого костюма и квалификацию свою лишний раз подтвердить.
Убалтывал я её на автомате, вторым слоем обдумывая завтрашний день.
- …Давай ещё по стакашеку? – предложил я. – В жару холодное белое только и пить, чтоб кровь в жилах не загустела. В тех жилах, где не нужно.
А в той жиле, в какой нужно – пускай густеет. Правда?

Повернулся, чтобы позвать официанта и увидел через два столика Старшего Инспектора. За тринадцать лет он мало изменился – лицо только поплыло немножко, а фигура осталась такой же подтянутой. Он смотрел сквозь меня, не замечая.
Я помахал рукой официанту и еле успел донести её до столешницы, чтобы уронить на скатерть, как дохлую рыбу.
- Ты чего? – спросила Марина. – Совсем, что ли, кровь в жилах загустела?
Я потёр лоб.
Какая-то женщина в голубом костюме напротив меня открывала рот, но я не то, что не понимал - не слышал ни единого слова, не узнавал её лица.
- Сейчас моя доля, наверно, миллиона три стоила бы. Два с половиной точно, – сказал я, покачиваясь на стуле.
- Ты о чём? Какая доля?…

Кухонная дверь распахнулась, выбежал официант с закрытым мельхиоровым судком на подносе, поставил его на стол Инспектору. С кухни повеяло лёгким дымком жареного мяса.

Желудок дёрнулся к горлу, я глотнул, отбрасывая спазм обратно. Вскочил и ломанулся к туалету, задевая стулья. В окружении прохладного синеватого кафеля мне стало легче, рвущийся к горлу желудок успокоился и осел на место.
Упёрся лбом в кафель, в писсуарах освежающими кучками поскрипывал оседающий лёд.

Позвонить Серёге? А что он ему предъявит, через тринадцать-то лет? Предъявит, не предъявит, но нервы помотает… Хотя, неизвестно, какой Инспектор ресурс выкатит…

«А ведь они меня даже не били», - вдруг подумал я.
«Тяжёлым судком по харе со всего размаху!!! Несколько раз!!! – понял я, что нужно делать. – Гастроном всё равно не вернуть. Просто по харе и всё. Упадёт – ногой добавить».

Ополоснул лицо холодной водой и пошёл в зал. Вход в туалеты от зала отделяла галерейка из матового стекла, проходя, я увидел, как Инспектор орудует ножом на тарелке, разговаривает по телефону, иронически вытянув губы трубочкой.
Я отступил назад. Ещё назад.
Постоял, быстро прошёл через веранду на улицу и сел в машину.

Жену я не называю по имени уже лет пять. Её южный акцент не вызывает никаких эмоций, кроме желания вырвать ей язык или отрезать свои уши.
Сын бывает дома раз в две недели. Или в два месяца?
Деньги берёт, если предлагаю, и явно из желания пресечь вопросы, вызванные отказом. Засовывает в карман, не считая.
Ездит на ярком мотоцикле «Хонда».
Откуда?
Подарили.
Больше двух вопросов он выслушать не в состоянии, да и я кроме «Как дела?» и «Как учёба?» не знаю, о чём его спросить. Когда он при мне разговаривает по телефону, я не понимаю, о чём он говорит.

И что? Почему я слинял из ресторана?
Чего мне жаль, за что я боюсь, что меня сдерживает?
«А ведь меня тогда даже не били…» - опять подумал я.

Сладковатый запах машинного масла ударил мне в ноздри и быстро заполнил салон машины, меня самого, всё вокруг.
Меня вырвало прямо на руль, желудок дёргался непрерывно, словно выполняя упражнение на тренажёре.
Я вытащил из бардачка влажные салфетки, вытерся, тупо посмотрел на заблёванный салон. Вытащил мобильный и набрал Марину.
- Марин, мне позвонили, срочная встреча, извини, я уехал, пока…Да.

А, может, действительно, смерть – не самое страшное в жизни?

udaff.com