Чтобы избавиться от жалости к себе, Гретхен налила в стакан еще виски... И.Шоу. “Богач, бедняк”

Из забытья Исаак Антипович вынырнул так же стремительно, как и провалился.

Было прохладно и отвратительно воняли сапоги. Исаак совершенно потерял ощущение времени и очень долго соображал, сколько же прошло с того момента, когда началась вся эта галиматья. Он провел ладонью по щекам, и по отросшей щетине определил, что в этом контейнере с сапогами он находится минимум сутки. Очень хотелось есть, пить и чего-то еще, непонятно чего. Срать, что ли?

Может быть, любознательный читатель спросит: «А из-за чего, собственно, весь этот сыр-бор? Подумаешь, трусы! Не нравится - не носи! Выброси! Подари кому-нибудь, и делу конец!»

Все так. Все правильно. Так бы поступил кто-нибудь другой, но ни в коем случае не Исаак! Раз уж он купил за свои деньги 12 трусов, то прежде чем он их сносит до дыр, ни за что не выбросит. Если их аккуратно носить, не очень часто стирать и вообще реже надевать, то трусов хватило бы на год.

Было бы неверно утверждать, что Исаак жадный. Он - не жадный. Он - охуенно жадный. Ну да Бог с ним!

Исаак очухался. Выбрал из груды сапог одни побольше натянул их на ноги. Еще в одну пару он засунул руки и, согреваясь, начал думать:

- Жить здесь невозможно, нужно выбираться. Но как и куда? Что там снаружи? Что думают дома? А что, если я уже мертв, и это - загробная жизнь? - Вопросы один за другим стучали о черепную коробку.

О том, что он нисколько не мертв, Парсонсу сообщило какое-то насекомое, пребольно укусив за ухо. Парсонс с досадой потер ухо и пробурчал:

- Этого еще не хватало...

Как будто услышав его просьбу, в шею ему опять вонзили маленькую колючку, затем в руку... После минутного раздумья-затишья Исаака Антиповича атаковали легионы крупных рыжих муравьев, которыми изобилуют подвалы и первые этажи любого мало-мальски приличного здания в Ленинграде.

Мгновенно тело Парсонса, защищенное только трусами, сапогами и шляпой 65-го размера, превратилось в сплошной ожог. Душа скромного труженика рвалась в поднебесные выси с горячей мольбой:

- Господи! Да за что же все это мне, почему мне?! Заступись! А - а - а!

Видимо, на небесах прислушались к предложению несчастного, потому что заступничество явилось очень быстро в виде дезкоманды с санэпидстанции. Наверху, за толщей сапог прогремели чьи-то командорские шаги и суровый голос вопросил:

- Где тута у вас муравьи - тараканы живут? Послышался хлопотливый женский голос:

- Вот... Вот, здесь, в старых сапогах. Все никак не можем списать и уничтожить... Вы уж постарайтесь, а то житья от проклятых не стало. А мы уж вас не обидим.

Мужской баритон довольно пробубнил, сморкаясь:

- Ну, будя, будя... Ладно... Сделаим, не смей сомневаться, начальник.

Кто-то завозился с крышкой. После недолгих усилий наверху завиднелись проблески света, едва пробивавшиеся к Парсонсу. Он уже не мог стонать и лежал молча, поглощаемый по частям муравьями. Наверху раздался трубный приказ сиплого баритона:

- Приготовить респираторы, отойти от объекта... Погнали!

Наверху что-то мягко зашелестело. Парсонс подумал:

- Как-будто дождь шумит в яблоневом саду моей бабушки под Бердичевым... Эх, детство... Где ты? Увижу ли я когда-нибудь еще яблони под дождем?!

Воспоминания нахлынули теплой, щемящей душу волной. На сердце стало легко и пусто, наступило просветление, открывались врата сущего, все и вся устремились в первоначало родительского. Перед Парсонсом стройной чередой выплывали эпизоды детства и юности. Было тоскливо и приятно, тоскливо до холодка в груди...

Внезапно ему почудился шелест белых яблонь в саду его бабушки. Шум белых яблонь все нарастал и, наконец, материализовался в виде вполне конкретного шипящего шелеста над головой. К Исааку разом вернулись атрофировавшиеся было чувства. Он ощутил, что весь объем вокруг заполняется этим шелестом, распространяющим почему-то наисмраднейший запах. Остатки сонных мыслей о детстве привели Парсонса к чисто риторическому вопросу:

- Собственно, разве может так отвратительно вонять какой-то там шелест? А, бля?

И вдруг, осознав всем существом, что нет, не может, Парсонс окончательно пришел в себя и понял, что запах - атрибут чисто материального явления, природу которого распознавать уже нет нужды. Это было ничто иное, как смесь хлорофоса с дихлофосом.

Который раз уже за такой короткий срок Парсонса пытались отравить!

Первым побуждением Исаака было разбросать все эти чертовы сапоги, выскочить из этого проклятого сундука и бежать, бежать! И он уже было напряг свои бледные ноги, чтобы пружиной выпрыгнуть из контейнера, но в это время его легкие приняли первую порцию вонючей эмульсии. Он судорожно закашлялся, в глазах поплыли фиолетовые петухи.

- Ишь, что делают, сволочи! - остервенело подумал Исаак. - Травят людей, как тараканов. Ведь так и помереть недолго! Суки!

Совершенно неосознанно он стал вдыхать отравленный воздух огромными глотками, чем только усугублял свои мучения. Слезы рекой лились из его глаз, он давился и чувствовал сильные рвотные спазмы. Ваще пиздец….

Уже чувствуя, как силы оставляют его, Парсонс последним нечеловеческим усилием резко разогнул ноги в коленях и, пробивая головой дорогу среди груды сапог, пулей выскочил из контейнера.

Бойцы дезкоманды с тупым безразличием взглянули на странное существо и молча продолжали свое дело. Специфика их работы заключалась в том, что они видели вещи и похлеще этого.

Людей, которые видели, как во время санобработки из шкафов вылезали секретари райкомов ВЛКСМ, а из-под дивана выползало целое отделение курсантов медицинской академии, трудно было чем-нибудь удивить.

Чего нельзя было сказать о молоденькой продавщице универмага. Для практикантки из торгового техникума Леночки Кутилиной неожиданное появление Исаака Антиповича стало первым и последним серьезным испытанием ее неокрепшей нервной системы.

Леночка остановившимся взглядом уперлась в некое существо, выпрыгнувшее из контейнера метров на пять в высоту. Оно с глухим деревянным стуком шлепнулось на пол, встало на четыре конечности и принялось самозабвенно блевать прямо на ее ажурные чулочки. На всех четырех конечностях неведомого существа были женские сапоги, на голову нахлобучена розовая дамская шляпа. Его туловище, отдаленно напоминавшее человеческое, было все покрыто кровавыми язвами и синяками. А конец туловища украшала безобразной расцветки попона, по покрою схожая с мужскими трусами.

В глазах Леночки застыло выражение неописуемого ужаса. Она словно в столбняке остановилась в напряженной позе и не могла ни шевельнуться, ни вымолвить хоть слово.

Существо минут семь билось в конвульсиях, плевалось, било всеми четырмя копытами и несколько раз укусило за ногу юную продавщицу.

Потом оно успокоилось, встало на задние лапы, и Леночка узнала в чудовище мужчину лет сорока. Он уставился на практикантку красными воспаленными глазами, громко и протяжно рыгнул и произнес тяжелым хриплым голосом: