Все хуйня, кроме пчел... Да и пчелы хуйня!
Из монолога мудрого пасечника

Исаак Антипович не стал повторять своих предыдущих ошибок, то есть своим нелепым нарядом привлекать внимание общественности и милиции. Он галопом пробежал около тридцати метров, нырнул в первую попавшуюся подворотню, рванул на себя дверь подъезда, взлетел на последний этаж и дернул дверь, ведущую на чердак.

К его счастью, она не была заперта. Парсонс бросился на чердак, оттуда на крышу и, наконец, устало опустился на ее железные листы.

Было около девяти часов вечера. Жаркое июньское солнце клонилось к горизонту. Исаак Антипович Парсонс лежал на спине на еще горячем железе крыши и грустно смотрел в синеющее небо. Ему было хорошо. Пиздато, бля…..

Здесь никто не травил газами и дихлофосом, не обливал водой, не стрелял из пистолета над ухом, не ругался и не задавал глупых вопросов. Пролежав в таком положении некоторое время, он вновь обрел способность мыслить.

Обдумав свое положение, он не пришел ни к какому утешительному выводу. Вилы со всех сторон. Жопа, ёпты…. Сейчас главной задачей для него было как-нибудь незаметно пробраться домой, а там уже можно будет все основательно взвесить и обдумать. Ему не хотелось вспоминать все давешние злоключения и их первопричину. Это - потом, а сейчас - домой. И только домой!

Но вот домой-то, бля, попасть и было практически невозможно. В другое время он дождался бы ночи и под ее покровом кое-как добрался бы до своей квартиры. Но был июнь. А какая, к черту, темнота может быть в это время в Ленинграде? Был разгар белых ночей. Ждать до августа? Хуйня!

Парсонс лежал на спине, широко раскинув руки, и лениво ругал Петра Первого, который решил заложить будущую столицу на такой неудачной широте:

- Самодержец хренов! Сатрап! Сука, бля, ненавижу…. - неспешно размышлял Исаак - Ну что ему стоило построить город на Черном море. Темно! Красота!

Он лежал, отыскивая в своей памяти всевозможные ругательства, и вяло посылал их в адрес “великого преобразователя России”, не посоветовавшегося с Исааком Парсонсом при закладке Петербурга.

Вдруг Исаак резко поднял голову и стал шарить вокруг себя руками:

- Сумка! Где сумка, на хуй?! - лихорадочно застучала в его голове беспокойная мысль. - Вдруг я захватил что-нибудь полезное?!

Он, видимо, надеялся найти в украденной сумке брючную пару, рубашку, галстук, носки, ботинки и шляпу. Пидарас! Он совершенно забыл, что совершил кражу в женском универмаге.

Исаак тем не менее вскочил, схватил сумку и вывалил ее содержимое на крышу.

Первым делом из сумки выпали два электрических утюга. Затем посыпались флаконы духов, лосьоны, тюбики с зубной пастой, бутылочки с синим красителем “Фантазия”, несколько коробочек с колготками, бюстгальтер 4-го размера, пляжные резиновые тапочки, дешевые стеклянные бусы, мясорубка и отрез кримпленовой материи.

Осмотрев свои трофеи, Парсонс смачно плюнул на один из утюгов с тайной надеждой, что тот зашипит, и, ничего не услышав, злобно выругался и с тяжелым вздохом растянулся на крыше.

Бля-а-а-а-а-а-а-а-а…… Засада……

Исаак Антипович лежал и тихо плакал, ковыряя ногтем краску на железе. С улицы доносились какие-то песни, музыка и смех. Поглощенный своими размышлениями, Парсонс раньше не прислушивался к происходящему на улице. Теперь же он отчетливо слышал доносившиеся с улицы веселые голоса и музыку.

Опа! Что это еще за веселье такое?

Что это за песни, бля?

Исаак встал на четвереньки и подполз к краю крыши.

Осторожно заглянув вниз, он увидел многочисленную компанию молодых людей, находившуюся в состоянии крайней веселости. Молодые люди смеялись, хлопали в ладоши, пели песни, танцевали прямо на асфальте под музыку переносных магнитофонов.

Парсонс озадаченно отпрянул от карниза. Что может означать это веселье?

И тут он вспомнил, что молодежь сегодня отмечает свой праздник. Сегодня - день выпускных школьных балов. И даже один из его сыновей должен был получить сегодня аттестат об окончании средней школы. Исаак Антипович даже получил пригласительный билет на этот бал.

Стало быть, это молодежь сегодня гуляет.

Сейчас Парсонс мучительно соображал, как извлечь выгоду из этого веселого праздника. Он снова высунул голову на улицу и стал внимательно рассматривать происходящее.

Дом, на крыше которого нашел убежище Исаак Антипович, выходил фасадом на площадь Искусств. С высоты своего наблюдательного пункта он с трепетом наблюдал за бурлящей от избытка сил молодостью: бывшие десятиклассники бегали друг за другом вокруг памятника А.С.Пушкину, танцевали, пели. Самые мудрые за кустами сирени разливали по бумажным стаканчикам дешевый портвейн. Самые смелые целовались у всех на виду, тесно прижавшись друг к другу на скамейках. А самые дерзкие даже ебались на газонах.

Впрочем, последнее – это шутка. В те времена на газоне много не поебешься.

С разных концов площади до Исаака доносились отрывки песен про новый поворот, про рокот космодрома, про крышу дома своего и про разную другую галиматью. Слышались многоголосые хвалебные скандирования и отдельные похабные выкрики в адрес учителей. Неоднократно над площадью прокатывалось могучее “Ура!”. Но взгляд бедного Исаака не мог ни за что зацепиться, ни один лучик надежды не пробивался к нему снизу.

Веселый гомон молодежи не вызывал у Исаака никаких положительных эмоций. Наоборот, он скрежетал зубами и, по его мнению, справедливо злобствовал:

- А, суки! Вы там целуетесь и песни поете, никому не нужные бездельники! А я, всеми уважаемый человек, ударник Коммунистического труда, сижу тут, на этой дурацкой крыше и хуй посасываю!

Справедливости ради нужно заметить, что последние слова он произнес в запале, совершенно не подумав, так как в данный момент он ничего не посасывал. Это уж он погорячился и добавил для красного словца. Он хотел было уже плюнуть на всю эту затею, как вдруг на площади появилась еще одна компания молодых людей.

Их было человек пятнадцать, парней и девушек, которым было еще далеко до совершеннолетия. Они шли, передавая по рукам начатую бутылку водки и поочередно к ней прикладываясь. Исаак почему-то подумал, что эта бутылка у них не первая, и уж тем более, не последняя.

И у мальчиков, и у девочек были несколько странные прически - короткие волосы, торчащие в разные стороны, были выкрашены в разнообразные цвета. Одежда была под стать прическам. Рваные джинсы, допотопные дедушкины пиджаки, разноцветные галстуки, шарфы, немыслимые шляпы, кеды, старинные боты, черные очки, бритвы, булавки, цепи, разноцветные лоскутки - все это, перемешанное в немыслимых сочетаниях, являло собой очень живописную картину. Их поведение тоже сразу бросалось в глаза. Ребята кривлялись, корчили рожи друг другу и прохожим, рычали.

- А - а - а - а! - протянул Исаак, - тусовщики! Пункеры! Панки, мать вашу!

Что-то он такое слышал про этих детишек. Панки-хуянки! Вроде бы, они появились впервые на загнивающем капиталистическом Западе, и вообще, это чисто буржуазное явление. Вроде