Парсонс! Какого цвета грозовое небо?

- Я полагаю, что серого.

- Нет! Н-е-е–ет!!! Оно не серое! Не серое! Как же вам всем объяснить? Ну, например, какого цвета вишня? Правильно, вишневого. А малина? Да, малинового! А лимон? Кто, блядь, сказал “желтого”? Лимон - лимонного цвета! Запомните! Так и грозовое небо. Никакое оно не серое и не свинцовое. Оно имеет определенный цвет - Цвет Грозового Неба! Очень конкретный цвет. И до тех пор, пока вы этого не поймете, ни хрена у нас не получится!

- Исаак! Друг мой! - продолжала Анжела более спокойно. - Ты самый умный из всех идиотов, собравшихся здесь. Скажи мне, чем пахнет спелый персик? Только, ради Бога, не говори, что он пахнет персиком!

«А чем же он пахнет? – думал про себя Исаак – Бананом что ли?».

Анжела не жалела себя. Парсонс поражался тому, с какой серьезностью она относится к этим играм, к которым сам Исаак относился по меньшей мере снисходительно.

Хореография давалась Анжеле с большим трудом, очень многое не получалось, но упорство, скорее даже упрямство, с которым она шла к цели, вызывало у Исаака искреннее уважение.

Все бы хорошо, но Исаак во время этих танцулек столкнулся с одной неприятной неожиданностью. Они стали ругаться с Анжелой, и довольно часто.

До тех пор, пока им нечего было делить и не о чем спорить, все было прекрасно. Но как только появилась такая возможность, он стал испытывать на себе все прелести характера Анжелы.

Ее упрямство убивало Парсонса. Спорили и ругались из-за всякой ерунды. Например, Парсонсу казалось, что руку в каком-нибудь движении надо держать так, а Анжела считала, что не так, а иначе.

Вот из-за этого и ссорились чаще всего. Упрутся, как два барана, и ругаются до хрипоты. Причем Парсонс видел и понимал, что он прав, что руку именно так держать - наиболее красиво и естественно, но Анжела настаивала на своем и в конце концов оба выходили из себя.

Может быть Анжела и понимала, что не права, но она настолько уже привыкла к мужскому повиновению, что была настойчива в своем упрямстве чисто принципиально.

Ругались, потом мирились. Потом снова ругались. Потом все-таки находили какой-либо компромисс и мирились. А потом снова ругались, но уже по другому поводу. Но удивительно! В результате постоянных споров у них получилось необычайно красивое действо, эклектичное и таинственное.

Чувство нереальности происходящего не покидало Парсонса во время просмотра Анжелиных творений. И хотя на самом деле львиная доля труда в этих творениях принадлежала самому Исааку, он от души радовался за Анжелу и за ее успехи в балете.

Что же касается самого Исаака, то он относился к новому полю деятельности шутя и явно иронично. Это его развлекало и забавляло. Он ставил свои танцы играючи и это ему легко удавалось.

В отличии от своих новых партнеров его работы были очень реалистичны, но с неким привкусом волшебности. То есть волшебство у Парсонса имело приземленный, реальный вид. Можно сказать, что чудеса, которые имели место в Парсоновских творениях, были обыденными и доступными, настолько реальными, что ни у кого не должно было возникнуть сомнений в их возможности.

Во всех его танцевальных композициях красной нитью прослеживалась тема безграничных возможностей человека. Его любимый девиз “Если нельзя, но очень хочется, то можно!” легко отмечался в любой его работе.

Первый его танец “Поле чудес” в комментариях не нуждался. В нем Исаак воплотил свою веру в то, что Чудеса случаются, а волшебные сны сбываются. Единственным отличием от классического варианта сказки про Буратино было то, что у Парсонса этих самых Буратино было четверо. И все – педерасты.

Другой его шедевр - па де де “Надежда Крупская и Инесса Арманд” - отличался добродушным оптимизмом и неприкрытым сарказмом, переходящим в откровенный натурализм.

Причем Надеждой Крупской был мужчина.

Не то чтобы он играл роль Надежды Крупской или воплощал собой ее образ. Нет! По замыслу Парсонса сам (или сама?) Надежда Крупская был мужчиной и обладал всеми половыми признаками мужчины, первичными и вторичными. То есть жил когда-то в России мужик по имени Надежда Крупская, который встретил женщину по имени Инесса Арманд, влюбился в нее по уши и т.д. Любовь-морковь, секс, рок’н’ролл, наркотики – по полной программе балет получился.

Венцом своего творчества Исаак считал вокально-хореографическую эпопею “Смерть Зои Космодемьянской”. Это была историческая драма на музыку Сергея Курехина, в которой Исаак по-своему трактовал историю юной комсомолки.

В его варианте комсомолка Зоя погибла вовсе не на эшафоте.

Да, на самом деле была война, были партизаны и были немцы, которые захватили девчонку в плен. Они ее пытали, издевались и даже надругались над ней.

До этого момента Исаак не отступал от сложившихся стереотипов. Но гады-немцы не успели повесить Зою. Наоборот, Зоя изловчилась и поубивала фашистских оккупантов, врагов нашей советской Родины.

Поубивала всех, кроме одного, которого полюбила всей душой. Он стал для нее как сын и звали его Павлик Морозов (по-немецки Пауль Морзе).

Но закончилось все печально.

После войны Павлик Морозов уехал к себе в Германию, а Зоя не смогла выдержать разлуки и с горя ударилась в пьянство. Ее с диагнозом “хронический алкоголизм” отвезли в сумасшедший дом, где она в приступе белой горячки сама себе отрезала голову.

Заебись, да?

По поводу трагического конца этого танца было много споров. Но Парсонс сумел убедить всех в том, что этот танец носит агитационный характер и имеет явную антиалкогольную направленность. Нелепая кончина главной героини должна стать поучительным примером для лиц, подверженных алкогольному синдрому. Другими словами, весь этот танец был пропагандой здорового образа жизни.

А сам Парсонс от души потешался над теми, кого сам же и убедил в своей правоте. Вся эта ситуация ему очень напоминало сказку “Голый король”, из которой он почерпнул классическую идею танца - кто не понял, тот дурак!

А на самом деле Исаак просто прикалывался. Он и сам уже ни хуя не понимал.

udaff.com