Поэты, как и лишенные разума - люди святой жизни. Мир Сеид Абдулл-Ахад

За все свои выкрутасы Исаак получил 15 лет с конфискацией. Перед убытием к месту своего перевоспитания он строго-настрого запретил адвокату предпринимать какие-либо попытки к смягчению его участи. Никаких жалоб, прошений, апелляций! Он знал, твердо знал, что долго не задержится в заключении и все будет хорошо. В своем оптимизме Исаак был упрям как обычно.

Жалко, что его лишают свободы, а что делать? Кому легко? Противно, что все конфисковывают, а что делать? Пусть подавятся, козлы!

Очень неприятно, что Анжела пропала, а что делать? Никуда не денется.

Как будто бы все хуёво, а если вдуматься, то вроде как и заебись. Нормально. А будет совсем хорошо.

После завершения судебного процесса Парсонс постоянно улыбался, шутил и вообще был в приподнятом настроении. Словно это и не его судили.

Для кого-то такой приговор мог бы стать серьезной причиной для стресса. Но только не для Парсонса! Для него суд был и не суд вовсе, а одна сплошная веселуха. Исаак никогда не упускал возможность от души попаясничать, а тут такая возможность подвернулась - уголовно-политический процесс. Цирк, короче!

Вот и допаясничал.

Интересно, что Исаак не повторял себе постоянно, как баран: “Все будет хорошо! Все будет хорошо!” Он сказал это всего один раз - когда его запихивали в милицейский газик. А потом все события он воспринимал как нечто естественное и само собой разумеющееся, не упуская случая покривляться. Хорошо-то будет, но чуть-чуть попозже, а сейчас не очень хорошо, но унывать-то зачем? Это же нелепо!

Можно было конечно порассуждать на тему “Анжела как первопричина всех неприятностей”. Да что толку? Хотя на самом деле так оно и было.

Не будь Анжелы, Мохнаткин никогда в жизни не выследил бы Исаака. Исаак это понимал, но гнал от себя эту мысль как вредную и несвоевременную. Когда все закончится, вот тогда и подумаем, а сейчас на первом месте одно - не сдохнуть бы.

Через неделю после окончания суда Исаака погрузили в вагон и отправили на восток.

Он не знал, куда. Какая на хуй разница?!

Еще через неделю его вместе с другими осужденными выгрузили на каком-то таежном полустанке, построили в колонну и пешком куда-то погнали. Видимо, на зону.

Вот по пути на зону он и встретил свой весенний подснежник. Истосковался по красоте, соскучился, засмотрелся на это чудо и споткнулся...

* * * * * * * * * * * * * *

... на экране осциллографа бегали какие-то смешные зайчики - слева-направо, слева-направо. Это развлекло Парсонса на некоторое время. Потом бестолковая суетня зайчиков стала его раздражать, он потянулся и наощупь щелкнул каким-то тумблером. Зайчики замерли как по команде, экран задрожал и погас.

И только теперь он заметил, что весь опутан какими-то трубочками, проводочками, шлангами, которые тянулись в какой-то ящик за погасшим экраном.

Последний раз хрюкнула система искусственного дыхания, прекратилась подача донорской крови, только капельница настойчиво вводила витамины в усталое тело Парсонса.

Через 30 секунд наступила клиническая смерть.

Или просто смерть?

Все события последних пяти лет, которые Исаак успел вспомнить, пронеслись в его голове за эти 30 секунд. Начиная от зеленых петухов на чудо-трусах и заканчивая бледным подснежником.

А потом Исаак увидел себя. Со стороны и немного сверху.

Он, Парсонс, лежал на больничной койке с неподвижными, широко открытыми глазами, бледный, худой, небритый... Тьфу, противно!

“Такое впечатление, что я умер”, - подумал Парсонс. Вернее, подумал не Парсонс, а его половина, Парсонс-душа. Потому что Парсонс-тело валялся уже 30 секунд мертвый.

Парсонс-душа посмотрел на себя, на Парсонса-тело и задумался: “На самом деле смерть не страшна. Вот я только что умер, и ничего страшного. Тело мое через три дня где-нибудь зароют, а я буду жить дальше. Потому что душа бессмертна. Только что это будет за жизнь? Хороша ли? Весела? Неизвестно. А потом, через некоторое время, я приму облик другого человека, может быть, женщины. Хотя почему человека? Может быть, животного. Или растения. Баобаба, например. Баобаба! И буду стоять, как хуй надроченный, тысячу лет до тех пор, пока меня кто-нибудь не спилит. Блин, ну что за жизнь? Ни сигаретку выкурить, ни книжку почитать, ни девочку трахнуть... Нет! Это неинтересно! Это не по мне!”

Парсонс-душа внимательно присмотрелся к Парсонсу-телу.

“Что ни говори, вместе нам было весело, - продолжал размышлять Парсонс-душа. - Какая бы впереди жизнь сладкая ни была, не могу я его сейчас бросить! Рай - хуйня! Он, Парсонс, на земле еще не все сделал, что хотел, не все сделал, что должен сделать. Нет, его час еще не пробил! Нет, нет и нет! Рановато еще парню умирать!”

Парсонс-душа говорил про себя, но от третьего лица. Потому что лица у него к этому времени как бы уже и не было. Лицо вместе с туловищем осталось лежать на больничной кровати.

Вдруг произошло какое-то движение. Засуетились медсестры, в палату вбежал доктор.

- Пульс?! - резко спросил он.

- Нет!

- Дыхание?!

- Нет!

- Блядь! Как это произошло?

- Он сам себя отключил, - ответила одна из медсестер.

- Быстро все включить! - скомандовал доктор, а сам подскочил к Парсонсу. - Ты что наделал, гад?! Умереть захотел? Я тебе, блин, умру!

И доктор стал сильно бить кулаком по груди Исаака, делая таким образом массаж сердца.

“Ага, молодец! - говорил Парсонс-душа, наблюдая за действиями доктора. - Врежь-ка ему еще разок!”

Через несколько ударов Исаак увидел доктора уже не со стороны, а прямо перед собой. Душа и тело вновь соединились.

- А, очнулся! - радостно заорал доктор. - У-у-у! Подонок! Дать бы тебе в морду!

“Ну, дай! Дай! - подумал Исаак и добавил - Уау!!! Жив!”

- Алена, Вера! - быстро сказал доктор, обращаясь к медсестрам. - Этого придурка не оставлять одного ни на минуту!

Доктор кивнул подбородком в сторону Парсонса.

А Исаак-то был рад!

Надо же! Опять пронесло!

Радовался-то он напрасно. Почти минута клинической смерти - это многовато. Могли начаться необратимые процессы. А пока процессы не начались, у него стали возникать галлюцинации.

Разные.

Одна из них произвела на Исаака очень сильное впечатление.

Прямо с потолка к нему спустилась женщина. Причем сам Исаак прекрасно понимал, что это глюк, но ему он очень понравился и он решил досмотреть его до конца.

Женщина с потолка по воздуху спустилась как облако, легко и плавно, и уселась по-турецки у него на груди.

Объемная, реальная и теплая.

Исаак чувствовал на себе тяжесть ее тела и ощущал на лице ее дыхание.

«Это бред! Этого не может быть!» - подумал Парсонс.

Но это было.

Женщина спокойно смотрела в лицо Парсонсу. Изумительно красивая! Неземной красоты женщина!

Исаак молча любовался своей гостьей. Он понимал, что это бред, что он бредит, но не гнать же ее!

- И что же ты хочешь? - спросила наконец женщина.

Исаака все это забавляло. Какая интересная игра!