О людях думать - денег не заработаешь.
Бандитская пословица

За окнами вторые сутки мелькала однообразная белая равнина. Ни тебе карликовых деревьев, ни оленей, ни оленеводов, ни домов, ни даже холмиков. Вообще ни хуя, только снег, снег и еще раз снег.

Ебнуться можно.

Исаак был разочарован. По книжкам своего детства он знал, что где-то здесь бескрайние белые просторы бороздят мужественные советские люди на вездеходах. У этих людей голубые добрые глаза и волевые обветренные лица: геологи, нефтяники, комсомольцы-энтузиасты. И вот вторые сутки ни хуя. В наличии были только энтузиасты. В первый же день они спиздили все движимое имущество Исаака.

Надо полагать, что будь у него какое-либо недвижимое имущество, его постигла бы та же участь. Народ попался бойкий, деловитый, и Парсонса обнесли так ловко и изящно, что он даже не успел расстроиться, а только подивился профессионализму попутчиков. Впрочем, такая мелочь не могла омрачить приподнятого настроения, с которым наш герой двое суток назад садился в поезд ?Норильск-Воркута-Москва¦ свободным (!) человеком. Главное было при себе - справки об освобождении и полной реабилитации, а остальное - хуйня. И олени - хуйня, и, тем более, оленеводы. А энтузиасты с голубыми глазами... Ну что ж, русский народ велик, и всему в нем есть место - и подвигу, и энтузиасту, и оленям.

Иллюзий у Исаака давно не было никаких. Так что, пусть снег, пусть оленеводы хоть подавятся своим бесконечным снегом, а Парсонс теперь свободен, здоров, весел, едет домой с чистой совестью и чистыми документами, так что имел он всех в виду. Успокоившись такими рассуждениями, Исаак стал мечтать о новой жизни в Ленинграде, дома. Мысли нахлынули разные, теплые, приятные.

Уютная квартирка, раздельный санузел, белоснежная ванна, в ней шумит и пузырится горячая струя из крана, мягкая мочалка, пушистое махровое полотенце, а на столе уже горячий чай с лимоном, а за столом напротив... О! Этот внимательный и нежный взгляд серых глаз, этот волнующий голос, эти ласковые прикосновения теплых пальцев! А еще потом... Потревоженных губ тихий стон, Мягкий шелест пушистых ресниц...

Уау!

Но от таких мечтаний пока лучше воздержаться.

На чем мы там остановились? А! ... на столе уже горячий чай с лимоном, и негромко бубнит радио, а в углу урчит холодильник. Вот Исаак выходит из ванной, румяный и свежий, подходит к холодильнику, открывает его, достает палку колбасы твердого копчения, в другую руку берет здоровенный кусок вареного языка и начинает неторопливо жевать, кусая по очереди то колбасу, то язык.

Доев и то и другое, он садится на пол перед холодильником и начинает есть все подряд.

Так-.. Что-то тут не то-.. Ну да ладно! В его бездонную утробу отправляется: килограмм сырых пельменей, жареная курица, банка (3 литра) консервированных огурцов, 5 кг яблок, лук, килька в томатном соусе, сметана, кастрюля какого-то супа, опять сметана, корм для рыбок. Парсонс жует все быстрее, он боится, что сейчас начнется шмон, и все отберут. Он съедает все, что было в холодильнике и на кухне и только тогда немного успокаивается. Возникает мысль, что нужно проверить все помещения на наличие съестного - не пропадать же добру, все равно ведь все отберут! В ванной он пробует есть мыло, в прихожей - гуталин, в комнате он поедает свечки и выпивает масло из лампадки перед образом, за шкафом ловит и съедает жирного и очень вкусного таракана, безуспешно ищет по всей квартире мышей, но не находит, и, наконец, уже на лестничной площадке ловит безобразно жирного кота (уму непостижимо, почему его до сих пор не съели, и где он мог столько времени прятаться) и тащит его в квартиру за задние мясистые лапы. Кот орет и цепляется за порог передними лапами, но участь его уже решена... И в этот момент Парсонс очнулся.

Он с изумлением обнаруживает, что у него по локоть искусаны руки, что он почти голый, что у него пена на губах и в двух местах прокушен язык, что весь подбородок и вся голая грудь залиты своими же слюнями и что он, упершись ногой в полку напротив, рвет с окна занавеску. В купе общего вагона пусто, подозрительно тихо и кто-то опасливо выглядывает из прохода. Исаак успевает подумать: ?Вот до чего меня довела эта ебаная тундра и эти сраные олени¦ и теряет сознание. А на самом деле выглядело это так.

Небритый мужчина лет пятидесяти, в ватнике, ничем не примечательный, тупо пялившийся уже вторые сутки в окно, вдруг начал поглаживать себя по животу, груди, подмышками. Он пикантно поднял ногу в грязном кирзовом сапоге и, положив ее на столике у окна, начал делать такие движения руками, будто моет ногу мочалкой.

Исаак, как мы уже знаем, в грезах принимал ванну. Сознание Исаака перенеслось в мир фантазий и грез, а тело послушно исполняло все, что виделось в его мозгу.

Глюки, короче. Исаак разделся на глазах охуевшего купе (все-таки начало марта за Полярным кругом далеко не лето) и ?принял ванну¦ со всеми сопутствующими телодвижениями.

?Вымывшись¦, Исаак начал с наслаждением ?обтираться махровым полотенцем¦, которым послужила его грязноватая портянка. Исаака никто не остановил и не попытался привести в чувство, так быстро и невероятно развивались события. Голый Исаак молодцевато прошелся по купе, делая при этом некие телодвижения, отдаленно напоминавшие физические упражнения, слегка массируя мышцы рук и шеи, и даже попрыгал на одной ноге, наклонив голову и вставив палец в ухо, как человек, которому попала в ухо вода.

Все это было настолько естественно и правдоподобно исполнено, что все внезапно догадались и вздохнули с облегчением - ну, конечно же, это пантомима! Просто лагерный артист не хочет терять времени даром и репетирует свои какие-то там номера. Все устроились поудобнее. Из соседних купе подтянулся народ, все ждали, что будет дальше. Дорога длинная, скучно, а такое не каждый день увидишь и по телевизору. Народ в России в общем-то беззлобный и ужасно падкий до развлечений и чужого имущества. Ну, это отдельная тема. А дальше ?артист¦ выпил стакан воображаемого чая, да так искусно, что сорвал аплодисменты, а кто-то, мрачно сглотнув, пробормотал: ?А наш-то проводник уж которые сутки в стельку пьяный валяется. Останемся мы без чаю.¦ Затем Исаак всех рассмешил, когда с непередаваемой нежностью несколько раз поцеловал подушку, а затем началось страшное. У ?артиста¦ изменилось выражение лица. До сих пор это был идиот-безнадега со струйкой слюны в уголках губ, этакий даун. Теперь же его взгляд стал совсем отсутствующим и каким-то ищущим, лицо стало ожесточенным и алчным, ?артист¦ поднес руку ко рту и укусил себя за палец до крови. Но, против ожидания, не завопил от боли и не очнулся, а наоборот, как-то сосредоточенно-удовлетворенно затих и начал методично кусать себя за руки. Публика еще раз охуела. В воздухе повисло предгрозовое ощущение скандала. И, как электрический разряд, тишину пронзил вопль старушки, которая ездила на свидание с сыном Ваней, отбывающем в лагере свою пятерку за кражу блока сигарет из коммерческого ларька: - И что же это деется, люди