Библиотека | Роман «Позиция номер 2» | Глава 17
пшеницы, что сельское хозяйство США должно было рухнуть в одночасье под напором советского экспорта.
Миллиард китайцев должны были все поголовно в течение месяца выучить русский язык и зачем-то - эстонский, и перейти от непонятной иероглифической системы к кириллице.
Планировалось к черно-белому окрасу пингвинов Антарктиды селекционным методом добавить немного желтизны (это было пожелание потомка немецкого колониста).
Намечено было вывести новый морозоустойчивый вид слонов для работ на Севере в условиях вечной мерзлоты. Они должны были иметь ярко-оранжевый цвет, чтобы их лучше было видно с вертолета “ежели сбегут куда”. Питаться они должны были ягелем и мороженой рыбой.
Там же, за Полярным кругом, должны были появиться гигантские плантации цитрусовых под открытым небом. Через пять лет Нью-Салехард должен был стать самым крупным в мире экспортером мандаринов, лимонов и апельсинов. На вырученные деньги планировалось выдать каждому северянину отдельный коттедж с бассейном, снегоходом и вертолетом, а на оставшиеся средства готовить колонизацию дрейфующих льдов как идеальное место для новых плантаций. И при этом же была письменная резолюция, запрещавшая “соседке Ирке, суке, выпускать своего кота на коммунальную кухню после 22 часов” (просьба жителя Красноярска). Предписывалось также “запретить сопляку Федьке из квартиры напротив делать скворечник из нашего почтового ящика” (просьба жителя Рязани). Обещано было древней бабке из Псковской области повысить пенсию в 16 раз, а ее соседку, наоборот, лишить пенсии вообще. И прочая, и прочая...
Никого не обидел Парсонс, добрая душа. Всем помог, всех обнадежил. Вот сука!
Один престарелый дядька, ветеран-стахановец из Воркуты слезно просил Исаака, чтобы его, стахановца, похоронили возле Кремлевской стены в Москве. На что Парсонс разумно возразил:
- Папаша! За Ваши заслуги перед Родиной Вас мало похоронить у Кремлевской стены. Кремлевская стена - это все хуйня! Вас следует похоронить у Стены плача в Иерусалиме.
Стахановец слабо соображал, о чем идет речь, но, чтобы не показаться дураком, деловито спросил:
- А сможете?
- Как два пальца! Только мне для этого нужно Ваше письменное заявление.
Заявление тотчас же было написано.
Так как стахановец сроду был неграмотным, заявление за него написал монашек Стас, исполняющий функции писаря.
Исаак с умным видом прочитал заявление и, напрягая всю силу воли, чтобы не рассмеяться вслух, участливо поинтересовался:
- Живого?
- Что “живого”? - не понял стахановец.
- Живого похоронить? Здесь у Вас написано: “Прошу меня похоронить в городе-герое Иерусалиме возле Стены плача”. А живого или мертвого, не сказано.
- Господи! Ну, конечно, мертвого! - серьезно ответил стахановец.
- Понятно, - кивнул Парсонс. - Но Вы же еще живой! Вас это не смущает?
- Нет, - оторопело сказал стахановец.
- Тогда сделайте соответствующую приписку в заявлении.
И стахановец с помощью Стасика сделал приписку: “Прошу меня похоронить в городе-герое Иерусалиме возле Стены плача. Мертвого.” И, чтобы совсем уж было понятно, добавил: “После моей смерти”. Дата. Подпись.
Исаак еще раз перечитал заявление и поставил свою резолюцию: “Просьбу гражданина такого-то удовлетворить”. Затем просителя с этой бумагой отправил в секретариат для оформления документов.
Таких просителей ( по определению Исаака – безбашенных) было подавляющее большинство. Один просил избавить его от алкогольной зависимости, другой - похоронить его у Кремлевской стены, а третий - ходатайствовать о зачислении его в отряд космонавтов и т.д. Кстати, в последнем случае Исаак выписал просителю командировочное удостоверение в Звездный городок под Москвой для прохождения двухнедельных курсов космонавтики.
А вокруг вагона N 15 вовсю расцветали рыночные отношения. Формировался бизнес. Все как будто сошли с ума.
В трех вагонах ехало более двухсот человек. Десять человек были отобраны Парсонсом для работы в управленческом аппарате. Они получили доступ к кладовым Парсонса (появились уже и кладовые) , бесплатный паек, бесплатное медицинское обслуживание у местного ветеринара, 10-ти часовой рабочий день и прочие номенклатурные блага и привилегии. Кроме того, им полагалось одно бесплатное посещение вагонного борделя в день, но в нерабочие часы.
Остальные пассажиры попали в категорию просителей. И тут начинались поборы и злоупотребления. Так сказать, перегибы на местах.
Поборы были следующие: коменданту - вещи, съестное, драгоценности, долговые обязательства; принималось все, как в хорошем ломбарде; секретарше - 50 коп. за одну просьбу, 1 рубль - писарю Стасику и еще плюс 25 коп., если переписывать прошение набело; медосмотр - 1,5 рубля плюс 30 коп. за марганцовку и т.д. Пассажиры вагонов N 16 и N 17 вдобавок платили еще по 50 коп. за вход в вагон N 15 днем и 1 рубль - ночью. Посещение борделя - 50 коп. в минуту.
Поскольку съестные припасы постепенно перекочевали в кладовые Парсонса, люди начали голодать. Цены на продукты питания резко пошли вверх, в вагонах началась гиперинфляция и обвальное падение рубля. Цена на банку тушенки определялась открытым аукционом и иногда в течение торгов возрастала в 100-150 раз.
Значительных средств требовало содержание Васьки, Петьки, Стасика и их коллег. Особенно Васьки, потому что от его дееспособности зависел некоторым образом коммерческий успех предприятия. При их работе и нагрузке сотрудники Парсонса получали доппаек и банку сгущенки в день, а Васька, кроме всего - двести граммов чернослива и стакан сметаны. Остальное потреблял аппарат.
Сотрудники аппарата приоделись, залоснились, лица их начали округляться, в голосе и манерах появились властные, повелительные интонации и жесты. Аппарат начал отдаляться от народа. И тем почтительнее и подобострастнее вели себя просители.
Ну, а как же, начальство оно и есть начальство, такое оно и должно быть - отъевшееся, обутое и одетое. Исаак на все это закрывал глаза. Пусть ребятки потешатся!
Просители выглядели все хуже и хуже, беднее и беднее, а управленцы наливались соками не по дням, а по часам, как упыри. Назревала революционная ситуация. Но, как ни странно, очередь просителей не уменьшалась, а, наоборот, увеличивалась.
Из окрестных поселков к стоящим вагонам стали подтягиваться представители коренного населения. Молва о выездной комиссии партийного контроля быстро разлетелась по округе, и к вагону N 15 подтянулись обиженные и страждущие справедливости люди.
Парсонс с затаенным интересом ждал - чем же все это закончится? Должен же быть конец этому цирку? Но представление только набирало свою силу. Show Must Go On - как поется в известной песне.
Как во все тяжелые времена, на поверхность всплыла вся пена. В людях высвобождалось все гнусное и мерзкое, что обычно лежит под спудом в самом темном уголке человеческой натуры.
Появились, блядь, спекулянты. Они перепродавали все. Продавалось за триста рублей (инфляция добавила нулей) место в очереди на октябрь. Бойкие грамотеи
Миллиард китайцев должны были все поголовно в течение месяца выучить русский язык и зачем-то - эстонский, и перейти от непонятной иероглифической системы к кириллице.
Планировалось к черно-белому окрасу пингвинов Антарктиды селекционным методом добавить немного желтизны (это было пожелание потомка немецкого колониста).
Намечено было вывести новый морозоустойчивый вид слонов для работ на Севере в условиях вечной мерзлоты. Они должны были иметь ярко-оранжевый цвет, чтобы их лучше было видно с вертолета “ежели сбегут куда”. Питаться они должны были ягелем и мороженой рыбой.
Там же, за Полярным кругом, должны были появиться гигантские плантации цитрусовых под открытым небом. Через пять лет Нью-Салехард должен был стать самым крупным в мире экспортером мандаринов, лимонов и апельсинов. На вырученные деньги планировалось выдать каждому северянину отдельный коттедж с бассейном, снегоходом и вертолетом, а на оставшиеся средства готовить колонизацию дрейфующих льдов как идеальное место для новых плантаций. И при этом же была письменная резолюция, запрещавшая “соседке Ирке, суке, выпускать своего кота на коммунальную кухню после 22 часов” (просьба жителя Красноярска). Предписывалось также “запретить сопляку Федьке из квартиры напротив делать скворечник из нашего почтового ящика” (просьба жителя Рязани). Обещано было древней бабке из Псковской области повысить пенсию в 16 раз, а ее соседку, наоборот, лишить пенсии вообще. И прочая, и прочая...
Никого не обидел Парсонс, добрая душа. Всем помог, всех обнадежил. Вот сука!
Один престарелый дядька, ветеран-стахановец из Воркуты слезно просил Исаака, чтобы его, стахановца, похоронили возле Кремлевской стены в Москве. На что Парсонс разумно возразил:
- Папаша! За Ваши заслуги перед Родиной Вас мало похоронить у Кремлевской стены. Кремлевская стена - это все хуйня! Вас следует похоронить у Стены плача в Иерусалиме.
Стахановец слабо соображал, о чем идет речь, но, чтобы не показаться дураком, деловито спросил:
- А сможете?
- Как два пальца! Только мне для этого нужно Ваше письменное заявление.
Заявление тотчас же было написано.
Так как стахановец сроду был неграмотным, заявление за него написал монашек Стас, исполняющий функции писаря.
Исаак с умным видом прочитал заявление и, напрягая всю силу воли, чтобы не рассмеяться вслух, участливо поинтересовался:
- Живого?
- Что “живого”? - не понял стахановец.
- Живого похоронить? Здесь у Вас написано: “Прошу меня похоронить в городе-герое Иерусалиме возле Стены плача”. А живого или мертвого, не сказано.
- Господи! Ну, конечно, мертвого! - серьезно ответил стахановец.
- Понятно, - кивнул Парсонс. - Но Вы же еще живой! Вас это не смущает?
- Нет, - оторопело сказал стахановец.
- Тогда сделайте соответствующую приписку в заявлении.
И стахановец с помощью Стасика сделал приписку: “Прошу меня похоронить в городе-герое Иерусалиме возле Стены плача. Мертвого.” И, чтобы совсем уж было понятно, добавил: “После моей смерти”. Дата. Подпись.
Исаак еще раз перечитал заявление и поставил свою резолюцию: “Просьбу гражданина такого-то удовлетворить”. Затем просителя с этой бумагой отправил в секретариат для оформления документов.
Таких просителей ( по определению Исаака – безбашенных) было подавляющее большинство. Один просил избавить его от алкогольной зависимости, другой - похоронить его у Кремлевской стены, а третий - ходатайствовать о зачислении его в отряд космонавтов и т.д. Кстати, в последнем случае Исаак выписал просителю командировочное удостоверение в Звездный городок под Москвой для прохождения двухнедельных курсов космонавтики.
А вокруг вагона N 15 вовсю расцветали рыночные отношения. Формировался бизнес. Все как будто сошли с ума.
В трех вагонах ехало более двухсот человек. Десять человек были отобраны Парсонсом для работы в управленческом аппарате. Они получили доступ к кладовым Парсонса (появились уже и кладовые) , бесплатный паек, бесплатное медицинское обслуживание у местного ветеринара, 10-ти часовой рабочий день и прочие номенклатурные блага и привилегии. Кроме того, им полагалось одно бесплатное посещение вагонного борделя в день, но в нерабочие часы.
Остальные пассажиры попали в категорию просителей. И тут начинались поборы и злоупотребления. Так сказать, перегибы на местах.
Поборы были следующие: коменданту - вещи, съестное, драгоценности, долговые обязательства; принималось все, как в хорошем ломбарде; секретарше - 50 коп. за одну просьбу, 1 рубль - писарю Стасику и еще плюс 25 коп., если переписывать прошение набело; медосмотр - 1,5 рубля плюс 30 коп. за марганцовку и т.д. Пассажиры вагонов N 16 и N 17 вдобавок платили еще по 50 коп. за вход в вагон N 15 днем и 1 рубль - ночью. Посещение борделя - 50 коп. в минуту.
Поскольку съестные припасы постепенно перекочевали в кладовые Парсонса, люди начали голодать. Цены на продукты питания резко пошли вверх, в вагонах началась гиперинфляция и обвальное падение рубля. Цена на банку тушенки определялась открытым аукционом и иногда в течение торгов возрастала в 100-150 раз.
Значительных средств требовало содержание Васьки, Петьки, Стасика и их коллег. Особенно Васьки, потому что от его дееспособности зависел некоторым образом коммерческий успех предприятия. При их работе и нагрузке сотрудники Парсонса получали доппаек и банку сгущенки в день, а Васька, кроме всего - двести граммов чернослива и стакан сметаны. Остальное потреблял аппарат.
Сотрудники аппарата приоделись, залоснились, лица их начали округляться, в голосе и манерах появились властные, повелительные интонации и жесты. Аппарат начал отдаляться от народа. И тем почтительнее и подобострастнее вели себя просители.
Ну, а как же, начальство оно и есть начальство, такое оно и должно быть - отъевшееся, обутое и одетое. Исаак на все это закрывал глаза. Пусть ребятки потешатся!
Просители выглядели все хуже и хуже, беднее и беднее, а управленцы наливались соками не по дням, а по часам, как упыри. Назревала революционная ситуация. Но, как ни странно, очередь просителей не уменьшалась, а, наоборот, увеличивалась.
Из окрестных поселков к стоящим вагонам стали подтягиваться представители коренного населения. Молва о выездной комиссии партийного контроля быстро разлетелась по округе, и к вагону N 15 подтянулись обиженные и страждущие справедливости люди.
Парсонс с затаенным интересом ждал - чем же все это закончится? Должен же быть конец этому цирку? Но представление только набирало свою силу. Show Must Go On - как поется в известной песне.
Как во все тяжелые времена, на поверхность всплыла вся пена. В людях высвобождалось все гнусное и мерзкое, что обычно лежит под спудом в самом темном уголке человеческой натуры.
Появились, блядь, спекулянты. Они перепродавали все. Продавалось за триста рублей (инфляция добавила нулей) место в очереди на октябрь. Бойкие грамотеи