В этом и заключается весь смысл отношений "мужчина-женщина". Только через секс можно попасть в политику, только благодаря сексу можно стать крупной политической фигурой.
М.Алеева. "Триллион".

Отношения Парсонса со своей кошкой перешли все мыслимые границы приличия.

Впрочем, уже изначально эти отношения не предполагались устанавливаться по схеме "хозяин-питомец". В кошке Нине Исаак сразу же увидел объект, на который он мог бы обрушить весь спектр своих чувств, которому мог бы безбоязненно довериться и в котором он мог бы быть полностью уверен.

Никому же, блядь, нельзя доверитья! Одни подонки кругом!

А тут - на тебе! Кошка!

Пока Нина была маленьким котенком, Парсонс нянчился с ней, как с ребенком. Кормил ее из соски отборным молоком, умывал ее, убаюкивал, пел ей перед сном колыбельные песенки, прощал все ее детские шалости.

Он очень сильно потратился, но все же купил для нее специальный кошкин домик и много всяких милых, но не всегда нужных мелочей.

Каждый день он дважды выносил ее на улицу, при этом закутав ее в теплые пеленки, для того чтобы кошечка могла подышать свежим воздухом.

Он чистил ей зубы маленькой зубной щеточкой, мыл ее специальным детским шампунем, потом тщательно вытирал и аккуратно расчесывал ей шерстку маленьким гребешком.

Парсонс читал Нине детские книжки с картинками, причем сами картинки подолгу ей показывал до тех пор, пока она своим коротким "Мяу!" не давала Исааку понять, что чтение можно продолжать дальше.

Исаак ни на секунду не сомневался в том, что его кошечка все прекрасно понимает - и человеческий язык, и смысл сказанного. Вполне возможно, что Нина сможет научиться сама читать, но это, наверное, будет чуть позже, когда Ниночка немного подрастет.

У Исаака не было телевизора (конфисковали), поэтому в целях более разностороннего развития кошечки он регулярно водил ее в кино. Точнее, носил.

Ну, там, музеи, театры, выставки - это само собой. Зрелище было уморительно-трогательным: Исаак показывает в Эрмитаже кошке Нине картину Рембрандта "Даная" или Исаак и кошка Нина смотрят в Кировском театре балет "Щелкунчик".

После совместного проведения культурных мероприятий Исаак обязательно устраивал вечером "разбор полетов", во время которого обсуждал с кошечкой художественные достоинства того или иного произведения. Нина внимательно слушала Исаака, прикрыв глаза, и одобрительно мурлыкала. Иногда она делала короткие замечания, и Парсонс всегда поражался тому, насколько Нина умна и рассудительна для своего возраста.

Исаак самозабвенно баловал Ниночку. Делал это он умышленно, справедливо полагая, что хорошенькую кошку, так же, как и хорошенькую женщину, баловать просто необходимо. Он потакал всем ее желаниям и беспрекословно выполнял все ее капризы. Особенно это касалось гастрономических пристрастий Нины.

Исаак кормил ее самыми свежими, самыми изысканными продуктами. Никаких, на хуй, Вискасов и Китекэтов. Рыба благородных сортов, парное мясо, сметана, зелень, яйца - все самое свежайшее и высококачественное. Другого Нина и не признавала, потому что с самого раннего детства к этому привыкла. В ее кошачьей голове не находилось места мысли о том, что может быть как-то иначе, что можно жрать какой-то там Вискас или мороженый минтай.

Довольно часто в квартире Парсонса можно было слышать следующее:

- Ниночка, ну покушай, Солнышко! Скушай кусочек осетринки, это я специально для тебя приготовил. И соус сам придумал. Ну скушай, деточка, нельзя же столько времени голодненькой ходить! Что? Не хочешь осетринки? Ну ничего, Солнышко! Я сейчас тебе быстренько форельки приготовлю. Ах, ты вообще рыбки не хочешь? Надоела рыбка? И то верно! Я-то, дурак, два дня уже тебя только рыбкой кормлю! Телятинки хочешь? Нет? А что же тогда? Свининки? Ах ты, мое Солнышко! Хорошо, я сейчас быстренько съезжу на рынок за свининкой для моей девочки. На! Поешь сметанки пока с орешками. А я быстренько такси поймаю и быстренько на рынок за свининкой. Ты моя умница, мяска девочке захотелось! А я-то дурак...

С этими словами Исаак целовал кошечку между глаз и стрелой мчался на рынок "за свининкой для своей девочки", ставил весь мясной ряд на уши, покупая самую мягкую, самую сочную свинину и мчался скорее домой.

Сам Парсонс нисколько не тяготился своим таким странным положением. Ему было приятно за кем-нибудь ухаживать, о ком-то заботиться. Если этим "кто-то" была кошка, то пусть! Какая разница? Если уж Парсонс добровольно взял на себя функции исполнения чьих-то капризов, то какая разница, кто капризничает?

От исполнения этих капризов Исаак получал огромное удовольствие. Ему это нравилось, и он это делал. Потому что Исаак никогда ничего не делал из того, что бы ему не нравилось и чего бы ему не хотелось делать. А если хочется - то пусть! Нашла такая блажь на человека, нашел себе развлечение.

Хотя сам Парсонс не считал свои отношения с кошкой развлечением. Для него это было нечто большее. С кошкой он забывал (или старался забыть) то, что занозой сидело у него в голове, не важно, что именно. Важно, что кошка Нина занимала теперь все время Исаака и наполнила его жизнь неким смыслом.

Капризничать Нина умела. Ее этому Исаак сам научил. Например, когда Ниночка дремала, Исаак даже часы в комнате останавливал, чтобы своим стуком они не мешали отдыхать "его девочке".

Спали они, разумеется, вместе.

Первым укладывался в постель Исаак, затем к нему запрыгивала Ниночка. Она ложилась на подушку рядом с головой Парсонса, сворачивалась пушистым калачиком и затихала. Парсонс в это время рассказывал ей всякие сказки или свои веселые приключения, которые Нина с интересом слушала.

Он доверял ей свои тайны и самые сокровенные желания, делился планами на будущее, которых, впрочем, у него и не было. Как бы то ни было, но кошка сейчас для Исаака была единственным живым существом, которое его как-то интересовало. А вернее, не "как-то", и даже не "интересовало". Это была та отдушина, куда Парсонс мог выпустить свой накопившийся пар.

Просыпалась эта парочка тоже вместе, правда, Нина чуть раньше.

Пробудившись, она не выгибала спину и не потягивалась, как это делают другие кошки. Она осторожно, очень осторожно, чтобы не разбудить своего человеческого друга, перебиралась к нему на грудь, усаживалась поудобнее и терпеливо ждала, когда он проснется.

Кошечку было трудно обмануть. Очень часто Парсонс просыпался, но глаз не открывал. Не понятно как, но Нина это чувствовала. Тогда она начинала громко урчать по-кошачьему, давая понять, что этот номер у Исаака не пройдет, его раскусили и пора уже вставать. Когда же Исаак открывал глаза, Нина сладко зевала, широко открывала свой розовый ротик, кокетливо демонстрируя маленький язычок, потягивалась всем своим кошачьим телом и начинала весело мяукать, приветствуя Исаака.

Затем они вместе умывались, готовили завтрак, завтракали и отправлялись на прогулку.

Когда стало потеплее, Исаак перестал укутывать Нину в теплые тряпки. Нина сама прыгала к Исааку на плечи и там располагалась